Выбираюсь из постели, топаю в ванну, а потом на завтрак.

— Геннадий Иванович сегодня пулей вылетел, — сообщает мне наша домработница, накрывая на стол. — Злющий был, как чёрт.

— Да ну его, — машу рукой и, подцепив румяную гренку, тащу в рот, — они снова с мамой меня не поделили.

— Тёща и зять — вечная классика, — усмехается Марья Васильевна, милая, пухлая женщина. — К сожалению, во многих семьях так. Свой ребёнок матери всегда дороже, а муж-жена всегда ревнуют к материнской любви. С невестками то же самое, уж поверь. Моя, вон, постоянно сына против меня настраивает.

— И пусть. Достали, вот честно, — злюсь я. — Вроде бы взрослые люди, а всё не могут определиться, чья из них я. Давайте не будем о них. Лучше о вас, — встаю, приобнимаю её за плечи: — Устроим вам сегодня выходной? Я обедаю с мамой, у Гены — деловая встреча, а на ужин мы приглашены к Барышам. Так что, вы свободны на весь день.

— А уборка? — сетует женщина.

— Так блестит же всё! — чмокаю её в щёку. — Давайте вы лучше сходите с внуками в цирк, сейчас, у меня кое-что есть, — быстро отбегаю в комнату и возвращаюсь с яркими билетами на цирковое представление. — Вот, из самой Москвы к нам пожаловали. Думаю, ваши мелкие будут в восторге…

Добрая женщина расцеловывает меня, смахивая слёзы. Марья Васильевна для нашей семьи больше, чем наёмный работник. Она такая же родня. Её муж у моего отца всю свою жизнь водителем проработал, а она — у нас дома. С детства её помню. А с тех пор, как мы с Геной перебрались сюда, в пентхаус, она переехала к нам. С моей мамой тоже почему-то не уживалась, но в причины конфликта никогда не посвящала. А я в душу не лезла.

В общем, с домработницей мы расходимся довольные друг другом. Я спускаюсь на парковку, где меня уже ждёт машина с личным водителем — заморочка Гены, он немного повёрнут на моей безопасности с тех пор, как на меня, три года назад, покушались, а Марью Васильевну — успеваю заметить — подхватывает такси.

Машем друг другу, разъезжаясь в разные стороны. По дороге в институт погружаюсь в изучение соцсетей. Звонок заставляет меня отвлечься от сообщения, которое я строчу в чат однокурсников — обсуждаем поездку на природу, чтобы отметить завершение практики…

Номер неизвестен, и это меня напрягает, но, тем не менее, машинально тяну вверх зелёную трубку. И по мере того, как слушаю то, что вещает изменённый программой мужской голос, глаза мои распахиваются всё сильнее. Этого просто не может быть!

— Ну что, сучка, — говорит незнакомец, — когда твой ёбарь деньги отдаст?

Меня передёргивает от гадкого обращения и мата. Не выношу этого. Разве что во время секса мы с Геной можем себе позволить крепкое словцо. Вернее, он. Меня это заводит. Но вне постели мы всегда общаемся культурно и литературно. Да и в нашей семье мат и вульгарные слова неприняты — папа никогда не позволял себе, а мама и вовсе…

Разумом я понимаю, что ублюдок, который звонит мне, ошибся номером, но меня всё равно трясёт от омерзения.

— Не понимаю о чём вы, — бросаю в ответ.

— Дурочку не включай, — скрипит голос. — А то мы тебе быстро всё напомним. И своему чмошнику передай — счётчик включён. Пусть поторопиться.

Звонок обрывается, а я всё ещё сижу и хлопаю глазами. Вроде бы это меня не касается — мир, в котором есть угрозы отморозков за долги — параллелен моему. Гена не во что такое бы не влип. Да и те, кто звонил, явно были уверены, что женщина их знает. И знает о долгах своего любовника. Чужая грязь, невольно плеснувшаяся на меня, корёжит. Заношу номер в чёрный список. Набираю Гену. Меня всё ещё потряхивает, пока вкратце пересказываю ему всё. Прямо вижу, как муж хмурится, как брови сходятся у переносицы.