Маме меня не понять — отец никогда ей не изменял.

Сгребаю фотографии, бумаги, прячу всё в сумку, поднимаюсь.

Мама пожимает мне руку и говорит:

— Будь умницей! Не давай слабину!

— Уж поверь — не дам! И не прощу!

Мама невесело улыбается:

— Узнаю свою дочь.

Я тоже отвечаю ей натянутой улыбкой, наклоняюсь, целую в щёку и спешу в офис к мужу. Разговор у нас будет короткий, потому что я намерена задать Геннадию всего один вопрос: «За что, любимый?» и буду ждать на него честный ответ…

2. Глава 1

Несколькими часами ранее

— Не могу определиться с галстуком, — говорит Гена и присаживается на край кровати. Я знаю, что галстук — это просто повод. Он обожает меня сонную, разнеженную, когда вот так потягиваюсь в постели. Наклоняется, целует в губы — тянуче-сладко. Вскидываю руки, скольжу по каменным плечам, выше, запускаю пальцы в шёлк русых волос, ерошу идеальную причёску своего идеального мужа. Любуюсь тем, как он опускает ресницы, наслаждаясь лаской… Ловит мою ладонь, прижимает к щеке — как обычно — гладко выбритой. — Так какой?

— Вот этот, — вытаскиваю голубо-зелёный, — как раз под твои глаза.

В награду получаю ещё один поцелуй.

Тянусь к мужу, помогаю завязать выбранный галстук.

— Вот, идеально.

Разглаживаю несуществующие складки на его сорочке.

Безупречный мой.

Любуюсь.

Гену нельзя назвать ослепительным красавцем. Особенно, если он, как обычно, включает надменного циника — то лицо и вовсе становится почти отталкивающим. Но для меня он — самый красивый. И то, что не слащавый, а холодный и строгий, только придаёт ему привлекательности и шарма. Ведь к этому добавляются ещё высокий рост, спортивная фигура, умение модно и элегантно одеваться, изысканный парфюм с терпкими нотками. Понятное дело, что другие женщины реагируют на моего мужчину.

Но он — только мой, а я — его. Вот уже три года.

— Что будешь делать, малыш? — спрашивает муж, завершая утренний туалет. Это только со мной он такой — нежный, с лучистым взглядом, заботливый и чуткий. Мой тайный. Мой сакральный. Просто мой…

— Нужно заехать в институт — подписать документы по практике. А потом мама звала в кафе посидеть.

При упоминании о моей матери лицо мужа мрачнеет.

— Будь с ней… менее откровенна, — говорит он.

— Ген, не начинай, а?! — мгновенно пылю я. — В конце концов, она — моя мать.

Он хмыкает, тут же застёгивая душу на все пуговицы, становясь отстранённым и холодным.

— Лев Сергеевич любил эту женщину, только поэтому я терплю её рядом с тобой, — резко чеканит и выходит из комнаты без обычного нашего нежного прощания.

Запускаю вслед подушкой.

Бесит.

Их ненависть друг к другу бесит неимоверно. И то, что оба заставляют выбирать между ними. Они друг друга недолюбливают ещё с той поры, когда отец был жив, а Гена числился его помощником. Хотя, наверное, мама невзлюбила Геннадия ещё раньше — когда только отец — двадцать лет назад — взял под крыло одарённого сироту, юного гения и сделал его своим главным доверенным лицом. Мама ревновала, говорила, что Генка — коварный и продуманный. «Ты его не просчитаешь, — обычно увещевала она папу, — а он тебя на раз-два. Как ты его не боишься?» Когда отец настоял на нашей с Геной свадьбе — у мамы случилась истерика. У меня, впрочем, тоже. Мне тогда было всего восемнадцать, и я хотела замуж только за Рустама Каримова. Но… Много чего случилось — и мой муж сумел сделать меня безумно счастливой. Я полюбила его всей душой. Он стал моим первым и до конца дней, уверена, останется единственным. Потому что… Где я найду лучшего? Но мама… Она так не думала. В безупречной правильности Гены ей всегда чудился подвох. Недавно она даже наняла частного детектива, чтобы следить за моим мужем. У нас тогда случился грандиозный скандал. Я сильно на неё обиделась… Однако… у мамы прихватило сердце. И пока я сидела у дверей её палаты, простила ей всё: в конце концов, она — моя мать. Переживать, заботиться, перестраховываться — естественно для неё. Разве не потому что же отец, почуяв приближение смерти, отдал меня тому человеку, которому доверял больше всего? Гена воспринял всё случившееся неоднозначно, почему-то назвал игрой. Что сильно обидело меня. Сейчас, когда не стало папы, только он и мама оставались моей семьёй. Ближе и дороже просто никого нет. Поэтому неприятно, что дорогие мне люди враждуют.