13. Глава 13

Когда уходит Пётр Алексеевич, я ещё несколько мгновений сижу на кровати неподвижно. Вспоминается один из откровенных разговоров с Игнатом…

После нежного, трепетного секса мы не легли спать, почему-то обоих тянуло на разговоры. Шторы были открыты, в окно светила огромная, красноватая луна. Игнат, встрёпанный и ещё разгорячённый, сидел на подоконнике с обнажённым торсом, по которому стекала капелька пота.

Я закусила губу. Сама сидела на кровати в лёгком полупрозрачном халатике.

— По крайней мере, ты знаешь, что такое любящая мать, Лер, — говорил с нарочитой мягкостью в хрипловатом голосе. — Ты будешь помнить много хорошего, правда?

— Да.

— Моя жива, конечно, но… Не почувствовала она, что такое быть матерью. Сама признавалась в этом много раз. Отец рассказывал — зашёл в детскую, а она стоит над моей кроваткой — мне и года нет — и спрашивает его: «Это точно мой сын?». Папа, конечно, подтвердил. А она…

— Что?

— Она такая: «Почему я ничего не чувствую тогда?».

Я помяла ткань в тонких пальцах и предположила:

— Может быть, послеродовая депрессия? Такое бывает.

— Да, тридцать лет прошло, а она всё никак не прошла. Всё так же ничего не чувствует, — в его чёрных глазах мелькнуло что-то странное. — У неё сердца нет, Лера.

Я поднялась, подошла к нему и запустила пальцы в волосы. Игнат прикрыл глаза и потянулся за рукой, словно отзывчивый кот. Сердце замерло от трогательности момента.

— Это в любом случае не твоя вина, слышишь? Она просто такой человек. Может быть, даже больна и вправду. Я слышала… это похоже на социопатию.

— Учитывая, что она стала выкидывать дальше… — он переводит взгляд в окно. — Изменяла отцу сначала тайно. Потом он узнал, что шлялась и по своим друзьям и по его. С некоторыми даже была на оргиях.

Меня передёрнуло.

— Да, а ты как думала? — он улыбнулся. — Два человека в постели. В браке. В своей квартире. Большинство пресыщается и хочет больше. Больше мест, больше людей, больше поз…

— Не говори мне о таком, — поморщилась.

В ответ Игнат усмехнулся и поцеловал меня в макушку.

— И что сделал твой отец?

— Пытался поговорить и всё исправить. Исправить её. Когда она поняла, что он её не бросит, стала наглеть и водить мужиков прямо домой. Тогда ещё бизнес отца только-только набирал оборот, он всё время пропадал на работе. И я насмотрелся всякого. А ей было всё равно.

Игнат стиснул зубы, я обняла его и поцеловала в щёку.

Я не представляла, как сильно это сказалось на нём. Ребёнок ждал от мамы тепла, любви и понимания. Она — островок спокойствия, самое родное и понятное в новом, порой непростом мире. Игнат тянулся к ней — в голосе до сих пор обида — хотел того же, чего хотят все мальчишки. И не понимал, что с ним не так, почему мама так себя ведёт.

А она, видимо, проверяла Петра Алексеевича на прочность, забив на чувства ребёнка.

Может, и вправду не представляла, что это такое — любить.

Мы ещё немного поговорили с Игнатом об этом. Ему было очень сложно говорить о таких личных вещах, глубоких, ещё ноющих на погоду шрамах. Я безумно ценила его доверие.

Потом разговор зашёл о моей маме. Он посадил меня рядом, обнял, перебирал волосы, успокаивал. Он всегда со вниманием относился к моему горю, к моим проблемам, и к маленьким радостям — тоже.

Что же случилось?

С ним.

С нами.

Выходки матери повлияли на него так сильно, травма забралась так глубоко, что он невольно повторил её действия?

«Шлюха…»

До сих пор не по себе от слов Петра Алексеевича.

«Проще было закрыться… Сделать вид, что ничего не произошло. Но разве себя обманешь?»