- Это Егорка, мой троюродный внучек. Или четвероюродный? Дальний, в общем, родственник. Помню его еще вот такого махонького, - она прислоняет руку к бедру, показывая примерный рост малыша. – На лето приезжал сюда, камешки всё на море пересыпал. А, какой вымахал, да?

В самом деле, его рост - метра два. Ух, точно, что ясен сокол. И плечи широкие, крепкие, как в кино про качков. Или про американских лесорубов. Да, точно, такой большой, высокий, бородатый, как раз в клетчатой рубашке.

В теории, они там еще обладают прессом с кубиками и публикуются на разворотах женских журналов с голым торсом. Последнее, правда, в нем заподозрить сложно.

Но мышцы на руках были впечатляющие. Немудрено, что он так легко поднял мой чемодан и затолкал в лифт, а потом спустился по лестнице обратно и был таков. Всё молча и не очень доброжелательно.

- Да, очень высокий молодой человек, - растерянно киваю я.

Квартира мне сразу нравится, она вся какая-то очень теплая и уютная, а главное, видится мне настоящим домом. Настолько уютная, что мне хочется тут готовить, вышивать и вязать спицами, желательно одновременно и прямо сейчас. Это хороший знак, решаю я.

Две комнаты и кухня. Мебель везде раритетная, но это тот случай, когда всё на своем месте. Деревянные стулья с разными подушками смотрятся тут просто отлично, а старый резной кухонный гарнитур – настоящее произведение искусства. Чудесная двуспальная кровать с хорошим матрасом, пара кресел и столик на тонкой ножке у окна. И ни одного дивана, надо же. У нас в каждой квартире обязательно есть диван, а тут нет. Но самое важное – из окна я вижу море.

- Лидия Петровна, кажется, вы нашли свою квартирантку, - я смотрю на нее и широко улыбаюсь.

- Ой, это очень хорошо, деточка. Я много не возьму, всё по-честному. Ну, прямо сейчас и осваивайся, чемодан разбирай. А я тебе молока свежего принесу к булке-то, проголодалась, небось.

Я благодарю бабулю и начинаю разбирать чемодан, а потом ем самую вкусную булку в моей жизни, запивая ее отличным холодным молоком. Даже в Париже мне не было так вкусно.

Из окна я вижу бескрайнее море, к вечеру оно волнуется больше, чем в мой первый визит к нему. И я думаю, что мне тут понравится, ведь за последние несколько часов я и думать забыла о неверном муже.

Вспоминаю о нем зря, тут же возвращается плохое настроение и боль в грудине. Наверное, так болит разбитое сердце, иначе, почему вообще существует такое выражение.

На телефоне от него обнаруживается два пропущенных звонка, но я решаю не звонить и трубку не брать. Какая разница, где я, главное, подальше от него.

Ресторан только жаль, я только и успела, что администратору Наташе написать, что больше не приду, а сколько они продержатся без звездного шефа?

Но теперь это не моя забота. Моя – пережить это всё с наименьшими потерями. Так что вечером я сижу перед экраном, смотрю известный фильм о жизни заново и пока только ем. Молиться и любить мне еще не время. А есть – это всегда пожалуйста.

Я много думаю о том, что делать дальше, много плачу и очень тяжело засыпаю вечером, потому что в груди всё беспокойно мечется, сжимается и ноет. Я несколько часов смотрю в потолок, ворочаюсь и кутаюсь в одеяло, надежда уснуть тает с каждой секундой. Я считаю овец, пою себе колыбельную шепотом, даже читаю книжку на телефоне.

Под утро сну удается меня сморить, и снится мне почему-то этот странный рыжий парень под два метра ростом, который ловко рубит огромное дерево в бесконечном зеленом лесу.

4. Глава 4.

Море утром – это отдельное удовольствие. Я вижу его из окна и планирую каждое утро встречать вот так, с чашкой кофе, созерцая море. Я буду каждый день рассматривать его в деталях, подмечать его настроение, может, когда-нибудь даже нарисую картину.