Холодный пот скатывается по спине. Мне нужно пять минут, чтобы запихать вещи в чемодан и взять своего старого плюшевого мишку. Он уже потрепался, но когда-то давно мама с папой подарили мне его, и он до сих пор жил в этой комнате. С ним мне хотя бы не будет одиноко.

Когда выхожу в коридор, мама стоит в дверях кухни, сжав руки на груди. Ее тяжелый взгляд пронзает насквозь. Чувствую себя идущей на эшафот. Хмыкаю. Молча обуваюсь и также молча выхожу из квартиры.

— И чтобы духу твоего здесь больше не было! — цедит мама, а после дверь с грохотом закрывается за моей спиной.

Вот так, все, что было мне дорого, выскользнуло у меня из рук, словно песок, который я всеми силами пыталась удержать.

— Ну и ладно! — пожимаю плечами, глядя в черные глазки горчичного цвета мишки.

Выхожу на улицу и иду куда глаза глядят. Чемодан прыгает на асфальте, наезжая колесиками на камешки.

Идея приходит незаметно. Не сразу ее улавливаю, но когда она оформляется к голове, торможу и тут же вызываю такси, которое увозит меня на железнодорожный вокзал. Там сажусь на электричку, и еду в Подмосковье. В Москве меня все равно никто не держит, а там есть человек… даже два, которые, я надеюсь, по-настоящему любили меня, и у которых я давно не была.

Стоит выйти из поезда, снова заказываю такси и еду на… кладбище. К бабушке Нине по отцовской линии. Я настолько в отчаянии, что мне нужно выговориться хоть кому-то, а она меня выслушает. Всегда выслушивала.

Тишина кладбища кажется настолько густой, что я буквально чувствую, как она оседает на коже. Я иду по асфальтовой дорожке, которую уже лет двадцать никто не ремонтировал. Вдоль нее тянутся старые толстые деревья. Воздух прозрачный и холодный, но он другой… не такой, как в Москве. Им словно невозможно надышаться, поэтому вдыхаю его как можно чаще.

Вокруг никого нет. Лишь разнообразные надгробия безмолвно провожают меня. Рядом с бабушкиной могилой стоит неизменный клен, который роняет на землю багряные и золотые листья.

— Прости, бабуль, я сегодня без цветов, — дотрагиваюсь до серого холодного гранитного памятника. Он слегка влажноватый от осенней сырости. — Давно не виделись, — я всегда с ней разговариваю, когда приезжаю. Меня это успокаивает.

Стараюсь не смотреть в бок, но взгляд все равно тянется туда. Там, рядом с тем самым кленом, растущим прямо в пределах ограды, примостилась маленькая могилка. Мой малыш… мой мальчик. Мы так и не дали ему имени, потому что спорили с Игнатом на эту тему до самого конца, а потом… уже не было смысла. Но мое сердце все равно постоянно тянется к нему, хоть это и тяжело.

— Привет, милый, — все-таки не выдерживаю, подхожу к могилке, присаживаюсь перед ней, кладу руку на рассыпчатую землю. Маленький ангелок стоит рядом с коричневым крестом. — Мамочка сегодня без папочки, — чувствую, как слезы текут по щекам. — Но ты не переживай, все хорошо. Он в полном порядке. А ты как там? Я очень по тебе скучаю.

Замолкаю, ожидая, что кто-то мне вот-вот ответит. Сердце трепещет в груди. Но я немного прихожу в себя в тишине, царящей вокруг. Мне действительно становится хорошо. Два моих близких человека рядом, в руке все еще держу старого мишку, который хранит в себе счастье моей когда-то благополучной семьи. Все это говорит о том, что все-таки в моей жизни было счастье. И оно еще может быть.

Спустя какое-то время, наплакавшись вдоволь, я наконец нахожу в себе силы подняться. Ноги жутко затекли, отчего по ним бегут колючие мурашки. Пытаюсь их стряхнуть, но никак не получается. Отряхиваю руку от земли. Как вдруг на загривке волосы встают дыбом. Чувствую на себе чужой взгляд.