— Надеюсь, Макар не в курсе? — ей было неловко стоять передо мной сейчас.

— Ну он вчера ведь сразу оказался в курсе, куда я отправляюсь, — развела руками я.

— Не пригласишь войти?

Я покачала головой. Вот как вчера я стояла и обнимала косяки в её коридоре, так и она сегодня постоит на моём месте. Не страшно. Не переломится. У неё крепкое сердце, полгода назад проверяли.

— Я вчера перегнула палку… — давясь словами, произнесла Мария Львовна, и я неподдельно удивилась. — Макар оказался очень недоволен тем, что у нас случился конфликт…

А-а-а-а… Значит, сыночка всё же узнал постыдные подробности вчерашней нашей встречи. Не знаю, что его там могло не устроить, ведь все они, словно сговорившись, вчера резали меня на куски.

— Зачем вы приехали? — мне не особо интересно, но если не перейти к главному, то препираться на пороге я могу до заката, а мне вещи надо забрать, документы на развод подготовить, Макару нервы потрепать…

Столько дел, столько дел…

Свекровь переминается с ноги на ногу и выдаёт нехотя:

— Мы вчера не особо хорошо поговорили, — она делает такое лицо, словно опять испачкалась в навозе. — Но это всё из-за того, что я многих нюансов вашей жизни не знала…

Это она про что сейчас?

— Мы же с тобой обе понимаем, что Макар на тебе так свихнулся только потому, что девочкой брал…

Я задыхаюсь от праведного гнева. И от мерзости. Вот уж где маменькин сынок, который чуть ли не всю подноготную нашей семейной жизни изложил.

— Но это ведь только на один раз. Потом-то твоя ценность пропала… И будь ты умнее, ты бы смогла поддерживать его интерес.

Её глаза впиваются в меня и проходятся по собранным в хвостик пшеничным волосам, цепляются за слишком худосочную фигуру и бабушкино платье на ней.

— А ты с каждым годом только дурнеть стала. Не накрасишься, ни волосы не покрасишь, — она словно невзначай задевает свои лохмы под тремя слоями лака, видимо, намекая мне, что вот так должна выглядеть женщина. Но по мне, так выглядит молодящаяся бордель-маман, которая и в своём преклонном возрасте пытается зацепить клиентов если не красотой, то эксцентричностью.

— И фигурку… Мужик ведь не собака, чтобы на кости кидаться.

Ох, это её вечное: «Лучше плавать по волнам, чем биться о скалы».

Я закатила глаза и выдохнула, но этого оказалось недостаточно, чтобы заставить Марию Львовну умолкнуть, и она с жаром продолжила:

— Вот тебе бы губки сделать и брови — татуаж, а то ходишь как моль и ещё обижаешься, что муж изменяет…

— Простите, что не обделалась от счастья, когда узнала, что он заделал ляльку моей подруге, а потом отправил на аборт…

Мария Львовна теряет дар речи, ибо внуки это святое, и одному богу известно, как у меня плешь ещё не сияет от её вечных вздохов на эту тему. Но удар приходится в цель, и свекровь, задохнувшись, уточняет:

— У Макара должен был быть ребёночек? А из-за тебя он отказался от него…

Ну, здрасьте, приехали.

— Полин, ну вот что ты за человек? — она начинает заикаться и заметно подёргивать руками, словно справляется с желанием вцепиться мне в волосы. — Ни себе, ни людям. Ещё обижаешься, что он тебе изменяет… Сама родить не смогла, так он и пошёл искать ту, что родит…

— Мария Львовна, вот скажите мне честно, за что вы меня так ненавидите? — Сейчас её слова не находят цели, потому что ночь у меня была в преисподней.

Свекровь выкатывает глаза. Давится словами…

— Да за то, что ты из него вьёшь! За то, что даже вчера ночью он звонил мне и был недоволен, что я его Полюшу посмела обидеть! — она машет на меня рукой. — Да ты ему если бы сердце вырвала, он бы всё равно смотрел тебе в рот и соглашался, что так лучше.