А потом, когда понял, почему я реву, притащил меня в бутик, а я вся сжалась, не хотела заходить, понимая, что там такие ценники, от которых у меня глаза на лоб полезут. Ну и сотрудницы, которые игнорировали меня, оставили неизгладимое впечатление, но все это кардинально изменилось, стоило Соколовскому появиться со мной…

Глеб уверенно держал мою руку, заставил всех бегать вокруг меня и крутиться, подобно юле.

– Я чувствую себя героиней из известного фильма, – помню, как шутила и смеялась, вспоминая тот самый момент, где девушку с улицы также игнорировали, пока ее клиент-миллиардер не пошел с ней в бутик.

Помню, как Глеб развернулся тогда ко мне и ответил четко:

– Фильм – это фильм. В реале таким девкам не везет, потому что тело продажной шлюшки покупают, им пользуются и отправляют его в утиль…

И сказано так безапелляционно, что у меня мороз по коже.

– То есть ты бы никогда не запал на легкодоступную? – спрашиваю, вглядываясь в темные глаза моего мужа, которые сужаются, когда Глеб отвечает мне.

– Ты меня зацепила именно своей гордостью, Элина, тем, что отшила, бегала от меня и никак не реагировала на знаки внимания. Поначалу думал, что играешь, но тянуло меня, и я шел в твое кафе и садился за столик, который обслуживала только ты. Вскоре понял, что не играешь. Ты зацепила своей чистотой. Если бы почуял фальшь, то и было бы все иначе.

Сглатываю, потому что есть в Соколовском что-то темное, страшное, будоражащее, но стоит моргнуть, как наваждение исчезает, и Глеб говорит, слегка улыбнувшись, показывая свои белоснежные зубы:

– До тебя были просто девки, после тебя… как отшибло… только ты, моя девочка с таким красивым именем… Элина…

Выныриваю из воспоминания и понимаю, что все ложь! Все! Абсолютная ложь!

Он говорил, что есть только я, но теперь я знаю, что это не так.

Вновь возвращаю взгляд к врачу, которая жмется, затем выговаривает спокойно:

– Господин Соколовский – очень ценный для нас клиент и друг руководства клиники… поймите меня правильно, Элина Григорьевна, я врач и… есть такое понятие, как врачебная тайна… Простите меня, но я не могу обсуждать своих пациентов с третьими лицами…

Слова доктора вызывают у меня смех. Истерический. Я запрокидываю голову и смеюсь так, что слезы на глазах выступают, а может, я просто и не прекращала плакать…

– А я не третье лицо. Я что ни на есть самый прямой участник этого треугольника…

Горечь на губах вызывает спазм в горле, меня тошнит, мне плохо… Плохо от того, что Глеб спал с другой, что она беременна, а я… я не сберегла свою лялечку, не спасла…

Ком к горлу подступает. Слезы жгут глаза. Это так больно, когда кажется, что мечта осуществилась, что вот оно, счастье, в твоих руках, но оно рассыпается, подобно песку, вытекающему из рук…

Еще этим утром я была самой счастливой, под моим сердцем наконец-то цвела жизнь, и мир, казалось, бил красками, а сейчас… сейчас я окунаюсь в какую-то тьму, беспросветную, беспробудную…

– Элина Григорьевна, я… дело в том, что…

Явно смущается, не знает, как найти оправдания своему поступку. Врач еще что-то хочет сказать, но дверь без стука распахивается, и нас прерывают.

Я даже голову не поворачиваю в ту сторону, но чувства обостряются, и мне кажется, что я мужчину, вошедшего в палату, даже по аромату пряного парфюма узнаю, по тому, как пространство сразу же сужается…

Раньше все это вызывало томление и бабочки в животе будто порхали, а сейчас…

Сейчас я просто не хочу видеть, чувствовать… у меня в груди поднимаются ярость и боль, которая ищет выхода, и я резко поворачиваю голову, чтобы встретиться взглядом с пронзительными янтарными глазами своего мужа.