Впрочем, у меня теперь есть мужчина. Не знаю, пьёт ли он, но измена – это куда хуже.

– Ты меня слышала? – рычит отец, шагая на меня. – Сейчас пойдёшь и выпросишь. – Даже если придётся встать на колени и поработать ротиком!

Я не понимаю, о чём он, но опускаю подбородок и отступаю к двери. Мне не нравится направление разговора.

– Ты вообще слышишь себя? – сглатываю. – Отдал своих детей, меня обратили, а тебе хватает наглости прийти и требовать деньги? Считаешь, так и нужно? Будто продал овец или поросят на рынке?

– Я продал нагулянного щенка и чужую девку. Я вас с матерью взял из нищеты. Пора долги возвращать. А ты ещё тут носом крутишь. Совсем уже гонор взыграл? Мало я тебя воспитывал в детстве. Ну, ничего. Я с лордом-то поговорю. Скажу, что с тобой жёстче надо. По-хорошему ты не понимаешь.

Отступаю ещё на шаг. Волчицу тянет убежать к Роверу, но я помню, что он мне не помощник. Да и, если честно, мне стыдно идти к нему с такой проблемой. Лорду я не нужна, а если заикнусь отцу… не представляю, что случится.

– Значит, или ублажаешь мужа и выпрашиваешь для меня содержание ежемесячное. Либо твоей матери не поздоровится.

– Какой же ты жалкий, – вырывается у меня. – Продал детей, а теперь торгуешь женой? Что у тебя останется, когда ты лишишься и её тоже? Поверить не могу, что она терпела тебя столько лет.

– А кому она нужна? Вы с голоду подыхали. Если б я не сжалился, и не вытащил вас из грязи. Вы бы уже обе продавали себя за еду. И поверь, такая смазливая малышка как ты, пользовалась бы у взрослых здоровых мужиков большим спросом.

Слышать подобное мерзко. Я сжимаю зубы и опускаю подбородок.

– Знаешь что? Я готова терпеть лорда Альварина. Может даже рожу ему наследников, но условие будет другим. Я попрошу его забрать маму у тебя и поселить здесь. Чтобы ты остался один и захлебнулся собственным чувством важности.

– Она моя жена. Законная. А значит, практически собственность. Её никто не сможет отобрать у меня. Поэтому, чтобы твоя гулящая мать была в более-менее нормальном состоянии. Достань деньги.

Чувствую, как морщится нос и приподнимается губа. Я всё ещё человек, но скалюсь на него. Звериная половина моей души хочет прыгнуть, вцепиться зубами и разорвать его горло. Сразу вспоминаются все обиды, ссоры, что распаляют пламя моего гнева. Я больше не испуганная девочка. Я двуликая, и у меня есть сила.

Отец тоже это чувствует. В его глазах загорается страх. Не знаю, как сейчас выглядит моё лицо, но, похоже он очень точно угадал, что я хочу сделать. Его губы искривляются в оскал, а кулаки сжимаются. Я успеваю вздрогнуть, как вдруг он бросается на меня, замахнувшись.

Это настолько неожиданно, что я даже предпринять ничего не успеваю. Время замедляется. Звуки стихают, будто я оглохла. Что-то во мне, возможно волчица осмысляет, что удар придёт в левую скулу и я, вероятнее всего, упаду в обморок. Зажмуриваюсь и мысленно готовлюсь к боли, которую уже испытывала неоднократно. Отец очень любил такими методами воспитывать нас с Каем и, конечно, маму. Особенно в нетрезвом виде.
Жду, но… ничего не происходит. А потом резко вернувшийся слух реагирует на грохот. Я вздрагиваю и распахиваю глаза.

Ровер повалил моего отца на пол, прижав коленом и вывернув руку к лопаткам. Тёмные волосы упали ему на лицо, которое кажется на удивление спокойным.

– Всякий кто осмелится поднять руку на мою жену. Лишится не только руки, но и головы, – лорд закручивает запястье отца сильнее и тот кричит от боли. – Извиняйся. И моли леди Альварин о милости. Сейчас только еë слово решает: умрëшь ты или будешь жить.