Вот верно говорят, что надо бояться своих желаний – они могут исполниться. Около института, мимо которого надо было пойти, стоял Слава. Почему он не уехал, хотя, наверное, дежурство. Что ж, Лера, молодец, отлично навизуализировала себе Славу, теперь бы унести ноги отсюда, пока он ее не увидел. Но... поздно.

– Валерия, остановись, пожалуйста. Нам надо поговорить…

– Валерия? А что так, почти официально, Слав? Почему не Лера, Лерочка? Да, кстати, еще Сучка, так же ты тоже считаешь можно меня называть? «Сучка не захочет – кобель не вскочет», правильно я помню? Так вот, Сучка не хочет! Не так, с тобой Сучка не хочет, а с другими можно и подумать.

– А ну иди сюда, – один шаг и Слава оказался совсем рядом. – Ты чего такая дерзкая стала? У тебя такой ротик аппетитный, а ты материшься, это что такое? Давно хороших поцелуев не получали губы? Поэтому ротик такой злой?

Один миг, всего за один миг желанные руки притянули к себе. Слава начал целовать, если слова были хамовитые, то поцелуй был нежным, долгим, протяжным. Слова ранили, а губы залечивали, затягивали рану, уговаривали или даже о чем-то молили. Вот всегда он так, всегда катает на качелях. Делает больно и тут же ласкает, а если словами ласкает, то губами требует, врывается в рот языком и заставляет отступать. Это у него тактика такая? – не могла понять Лера и таяла, таяла, таяла. Усилием воли она отряхнула с себя сладостную негу и силой укусила его за нижнюю губу.

– Больше не целуй меня без разрешения. А разрешение я тебе не дам. Кажется, мы распрощались уже месяц назад. Всего хорошего.

– Сучка. Точно сучка, – прошептал Слава и остался стоять на месте. Он смотрел ей вслед. И Лера, уже почти дойдя до общаги, обернулась. Леру смутило, что он все-таки видел, что она «обернулась посмотреть не обернулся ли он», но заставила себя перебороть смущение и даже помахала ладошкой на прощание. Очередное «Сучка» она уже не могла слышать.

Ночью она плакала, плакала тихо, почти беззвучно. Как же это глупо, почему все так глупо, почему нельзя вернуть все назад? Ну сказал он тогда эти глупые слова, дурацкую приговорку, и что, обязательно надо было бурно реагировать? Месяц не могла поверить, что такой парень на нее посмотрел, не верила, ждала какого-то подвоха, еще три месяца парила в облаках любви, познавая все новые ее грани, и все. И все. Пятый месяц стал месяцем разлуки. После сегодняшнего Слава уже не подойдет. «Не подойде-е-е-е-е-ет» – эхом и рыданиями отзывалось что-то внутри.

А ночью ей приснился отец. Пьяный, он крушил посуду, вытаскивал из холодильника сырые яйца и разбивал их об пол, кричал четырнадцатилетней Валерии и ее младшей сестренке Амелии, что «их мать шлюха, тварь гулящая». А мать, не имеющая не то, что друзей-мужчин, но и даже подруг, заперлась в ванной, потому что «срочно надо постирать белье», велев дочерям никуда не выпускать отца и постараться уложить его спать. «Ваша мать изменяет, она гуляет с мастером, я сам видел», – продолжал рычать пьяный отец, – и вы такие же, вы такие же, как ваша мать. А сына у меня нет. У меня нет сына, ваша мать сделала аборт, – грязь, смешанная и правдами, и неправдами продолжала выливаться в уши девочек-подростков».

Но ведь Валерия знала и другого отца – умного, начитанного, немного потерянного в этом большом мире. В трезвом виде он больше напоминал школьника, подающего блестящие надежды, но отчаянно нуждающегося в чьей-то твердой руке, которая провела бы его к достижениям. Мир мужчин и достижений требовал решительности, смелости, отваги, иначе отвергал человека, опускал его на самое дно, оставляя самоутверждаться за счет женщин и мучить и мучиться в безумной ревности. Лера не могла представить Славу в роли безумного ревнивца, но противные слова вновь и вновь отзывались болью в сердце.