Киваю. Выходит немного нервно.

— Ты всегда так мало ешь?

— Нет, — мямлю. — Просто… не голодна.

Он смотрит изучающе, будто сканирует меня своим темным взглядом. Кажется будто он меня насквозь видит. А мне бы сейчас этого совсем не хотелось.

Как бы я не храбрилась, но остаться с мужчиной своей мечты наедине посреди леса оказалось весьма волнительно. Потому и есть особо не лезет. Не могу же я ему об этом сказать.

— У тебя что-то болит? — он придвигается ко мне вместе со стулом.

Кладет свою огромную ладонь на мой лоб:

— Температуры нет.

Но сейчас появится, если он продолжит так по-хозяйски меня трогать.

Лицо горит от смущения. И кажется он это замечает. В уголках его глаз появляется тень улыбки. Он потирает пальцами мой подбородок. И тихо ухмыляется:

— Ты очень худенькая.

Боже, как стыдно. Обнимаю себя руками, желая спрятаться.

Он ловит мою ладонь, и притягивает к своим губам:

— Ты только не подумай ничего. Ты очень красивая. Я просто переживаю, все ли с тобой в порядке.

Опускаю взгляд:

— Все в порядке, — сухо отзываюсь. — Просто физиология такая. Не стоит волноваться.

— Как же не стоит. Ты ведь будущая мать моих детей.

Прикусываю губу, чувствуя, как сбивается дыхание. Надо срочно успокоиться. Никто не предлагает мне делать их прямо сейчас. Чего нервничать?

Собираюсь с силами и поднимаю глаза на Германа:

— Значит ты уже все окончательно решил? Женишься на мне?

— А ты еще сомневаешься?

— Я — нет. Но ты ведь тогда сказал…

— Разве имеет значение, что я сказал тогда, если теперь я ясно осознаю чего хочу?

Теперь он смотрит мне в глаза без тени улыбки. Серьезно. И решительно.

У меня внутри все клокочет и я понятия не имею как это унять. Мне непривычно. Неловко. Страшно. А он все смотрит и хочется под землю провалиться из-за тех мыслей, что приходят сейчас на ум.

Это первое свидание. Первое, Женя. Бабушка говорила приличные девочки на первом свидании не целуются. Но Герман не девочка, и откуда ему знать приличия моей бабушки, царствие ей небесное.

Будто в замедленной съемке вижу, как он подается мне навстречу. Неторопливо и осторожно, будто боится вспугнуть. Но меня все равно накрывает паника. Я ведь только что поела! Да и целоваться совсем не умею! И вообще вдруг это проверка и если позволю себя поцеловать, то Герман решит, что я неприличная и передумает на мне жениться?! А если наоборот захочет чего-то большего, а на мне ужасные трусы в горошек?! Я ведь совсем не готовилась ни к чему такому! Бабушка говорила до свадьбы никому не позволять вольностей! Боже-Боже! Что делать?!

Еще прежде чем придумываю выход пружиню на стуле, как заводной болванчик, и семеню в сторону раковины:

— Посуду надо помыть, а-то потом не отмоется… — бормочу виновато.

— Тебе не нужно ничего мыть, Женя, — с тяжелым выдохом говорит Герман. — Сложим в раковину, завтра все уберут.

— Вот еще, — фыркаю, закатывая рукава и включая кран. — Не хватало, чтобы за мной и моим мужем посторонние люди прибирали. Тетя Люда вон говорит, что такая роскошь только для безруких девиц, у которых силикон вместо мозгов.

Признаться, мне кажется это и есть причина по которой она выбрала именно меня в жены своему идеальному сыну. Иначе зачем еще?

А значит я должна постараться хотя бы в этой малости быть для него безупречной.

Вздрагиваю, и так и замираю с тарелкой в руках, когда огромные ручищи Германа упираются в раковину по бокам от моих бедер:

— Значит хочешь сама за порядком в моем доме следить? — тихо спрашивает, утыкаясь носом в мою макушку.

Ответственно киваю:

— Я постараюсь.

— Расслабься, малыш, я же тебя ни на работу принимаю. Скажешь когда надоест играть в домохозяйку. Наймем кого-нибудь.