— Серьезно? — она скептически выгибает бровь. — То есть ты считаешь, что у тебя есть право устраивать мне сцены ревности, Князев?

Рывком притягиваю Женю к себе:

— Вне зависимости от того, сколько людей и событий встанет между нами, ты моя…

— Секретарша, — холодно заканчивает вместо меня. — Я конечно понимаю, что ты привык поебывать своих работниц. Но с моей кандидатурой тебе не повезло. Я свободная женщина и буду делать все, что пожелаю. Захочу трахаться — буду!

Хочу рвать и метать. Но смотрю ей в глаза, а там такая вселенская усталость, что не могу себе даже позволить дальше препираться с ней. А еще этот ее протестующий тон явно дает понять, что ничего у нее сейчас с ее доходягой не было. Кажется, зря я вспылил.

— Как раз мне с тобой очень повезло, — уже куда спокойней отвечаю. — Я просто слишком поздно это понял.

Целую ее в лоб. Не хочу отпускать. И как ни странно она не спешит отталкивать меня. Поднимает на меня замученный взгляд. Лицо бледное. Глаза припухшие — последствия утренней истерики.

Подхватываю ее ножки, и перекидываю через свои бедра на кресле прямо в потрепанных туфельках.

— Обивку испачкаешь же, — пытается протестовать, но выходит неубедительно.

Прижимаю ее голову к своей груди:

— Устала?

Она сдается. Расслабляется:

— Знаешь это чувство, когда утром открываешь глаза и разочаровываешься, что конец света снова не наступил, потому что у тебя просто больше нет сил?

Поглаживаю ее по волосам:

— Каждое проклятое утро без тебя...

14. Глава 14. ОН

Пару лет назад…

— В сотый раз повторяю, мам: я не женюсь на какой-то малолетке только потому, что ты так захотела! — взрываюсь на весь ресторан, рывком поднимаясь из-за стола.

В зале повисает неловкая тишина. А потому я отчетливо слышу всхлип у себя за спиной.

Оборачиваюсь. Опускаю взгляд на уровень своей груди. Передо мной кукла фарфоровая. Бледная кожа с розовеющими щеками. Копна пшеничных кудрей. Пухлые персиковые губки. Курносый носик. И огромные карие глазища, в которых слезы стоят.

Я даже сообразить не успеваю, почему эта красота неземная глядит на меня с такой вселенской тоской, как мама охает:

— Женечка!

Кукла срывается с места, и едва не падая бросается в сторону туалетов, под немыми взглядами всего ресторана.

Значит это она?

Мама хочет пойти за ней. Останавливаю:

— Я сам.

— Не обижай девочку! — бросает мне вдогонку.

Стремительным шагом направляюсь к коридору, в котором скрылась моя навязанная невеста. Успеваю поймать рукой дверь, которую она хочет захлопнуть. Пальцы соскальзывают в проем, и…

— Ай, блядь! — прижимаю к себе прибитую руку.

— О нет… — зато малышка тут же выскакивает из туалета, и бесцеремонно отнимает у меня раненную ладонь, будто она ее собственность. — Вот черт… Простите… О боже, кровь!

Всхлипывает. Увлекает меня за собой в туалет. Подставляет мою руку под кран. Промакивает лишнюю влагу бумажными полотенцами. Дует на ушиб. Поглаживает своими тоненькими пальчиками мою кожу. Поднимает на меня виноватый взгляд:

— Извините, пожалуйста, — ее всю трясет. — Я не думала, что вы за мной пойдете…

А я не могу перестать наблюдать за слезами, скатывающимися по ее лицу и капающими с подбородка на мою руку. Ощущение, будто я впервые вижу, как кто-то плачет. Просто обычно у моих женщин ровный слой тоналки. А тут веснушки. Может не настоящие?

Прикасаюсь к влажной щеке костяшкой пальца, стирая очередную слезу. Настоящие…

Наконец выйдя из какого-то оцепенения, подхватываю куклу за талию и усаживаю на подиум рядом с раковиной:

— Давай успокоимся и поговорим, — тихо говорю я, подставляя руки под холодную воду. Стряхиваю лишние капли в раковину. И беру горящее кукольное личико в ладони.