Терпение, Гера. Только терпение. Кажется, я впервые столкнулся с тем, что не могу заполучить ни силой, ни деньгами.

Однако прошлым вечером Женя подарила мне надежду. Пусть не ответила конкретно на мое предложение. Но раз попросила не пить, значит очевидно хотя бы задумалась. Значит ей не все равно. А это уже прогресс для наших к чертям развалившихся отношений.

Придется показать ей, что я готов ради нее на все.

10. Глава 10. ОН

Уже когда машина тормозит перед бизнес-центром понимаю, что совсем не подготовился к нашей с Женей встрече:

— Вень, цветы… — начинаю было, но тут же торможу. — Хотя нет. Это долго. Закажи на вечер ресторан. Не знаю, что еще придумать…

— А вы и не придумывайте. Тут же дело не в подарках и ресторанах, а в ваших намерениях, — нравоучительно заключает старик.

— Намерения у меня самые что ни на есть серьезные, — ворчу я, вылезая из машины. — Еще меня водила учить будет. Романтик хренов.

Шагаю к дверям, но останавливаюсь, заметив на клумбе какой-то красивый белый цветок. Один-единственный. И это посреди монолитного газона. Откуда он тут взялся?

Срываю и с довольной улыбкой вхожу в бизнес-центр.

Лифт едет слишком медленно. Нетерпеливо смотрю на часы. Тереблю галстук. Да что ж так долго?!

Наконец двери открываются на последнем этаже.

Она же пришла? Не передумала?

Замираю в приемной, обнаружив там суетящуюся стройную малышку. Строгая юбка обтягивает сочную попку. Белая блузка с кучерявым воротничком наглухо застегнута под самое горло. Высокий хвост прямо как год назад в клубе — ей очень идет. Простенькие туфли на каблуке.

— Пришла, — облегченно выдыхаю я.

Оборачивается на голос:

— Доброе утро, Герман Валерич, — ого, как официально.

— И правда, доброе, Евгения Владимировна, — подхожу ближе и протягиваю ей цветок с клумбы. — Это вам.

Глядит с укором:

— Я думаю стоит прояснить раз и навсегда, — начало мне уже не нравится. — Я — секретарь. И только! Свои подкаты оставьте для моих предшественниц! В особенности для той, что ждет от вас ребенка.

— Малыш, ну что опять такое? — хочу обнять ее за талию, но она уворачивается, и отходит к своему столу.

Делает вид, что бумажки там требуют чтобы их немедленно переложили с одного места на другое.

Блядь, мне показалось, что вчера мы сдвинулись с мертвой точки. Но судя по ее воинственному настрою — действительно только показалось.

— Даю сто тысяч, если объяснишь, что случилось.

Даже не оборачиваясь, качает головой. Вижу, что руки дрожат.

— Женечка, — шагаю к ней и накрываю ее объятиями. — Расскажи. Что-то с твоим кровососом? Я помогу…

Ее взрывает:

— Да не можешь ты…! Не можешь помочь! Даже ты тут бессилен, понимаешь?! Разве что мучиться вместе со мной будешь! И ничего не поделать…

— О чем ты говоришь? — осторожно разворачиваю ее к себе лицом и прижимаю ее голову к груди. — Зачем мне мучиться?

— Потому что это больно, Гермаааан! — воет в голос.

Взгляд мне в глаза поднимает. И мне действительно становится мучительно больно смотреть на нее такую. В рубашку мою вцепляется и рычит сквозь истерику:

— Это невыносимо смотреть на любимого человека и понимать, что однажды он просто исчезнет. А я даже сделать ничего не могу! И ты… Как такое вообще пережиииить, Гермааан?!

Она бьет меня кулаками в грудь. Хватает меня за воротник:

— Нас отпускают из больницы! Понимаешь?! Говорят, что ждать пока нечего, значит и держать в палате нет смысла!

Сгребаю ее в охапку, прижимаю к себе сильнее. Не понимаю, что мне сейчас делать? Но в груди так болит от ее воя, что меня будто наизнанку выворачивает.