Из кухни послышался знакомый мужской тембр. Не хотела оставаться тут и дышать с ним одним воздухом, но, не успев выйти незаметно, я осталась сидеть на пуфе, делая вид, что мне все равно, что он тут. Пустое место.

— Да, Клавдия Сергеевна, кажется, она пришла... Да нет… не переживайте, все нормально. Вы же знаете свою дочь: заваливает себя работой. Да… Да… Да какая вы старая. Такая теща, как вы, всем фору еще даст. А дети как? Спят? Ну тогда поцелуйте их за меня.

Какой лицемер: с мамой болтает моей, как будто ничего не произошло. Давай, скажи сам, любимый зять, какой ты хороший.

Следом за голосом в проходе заметила обладателя этой обуви… Ну что тебе надо?

Отключается.

— Не думал, что у тебя график так быстро поменялся.

Не обращая внимания на претензию в его голосе, я продолжила раздеваться. Аккуратно ставя на полку обувь и вешая плащ.

— А я не думала, что встречу тебя опять в своей квартире и на своей кухне. У вас что с Кис-кис, нет ее? — Надеваю домашние тапочки. Смотря ему в глаза. — Я работаю в ненормированном режиме, чтобы поправить свое положение во всех планах, — прохожу в ванную комнату помыть руки и принять лекарство.

— Вообще-то, это и моя квартира тоже. Мы вместе ее покупали, и пока я могу заходить сюда, когда мне хочется, — Игорь идет следом за мной и останавливается в проходе.

— Тогда сделай милость, приходи днем, когда меня нет. К вечеру не хочу портить свои нервы, — выхожу из ванной, протискиваясь между его рукой и стеной в сторону кухни.

— А что так? — не отстает. — Работу на дом будешь брать? Или уже начала?

— О чем ты?

— О том, — подходит ближе. — Хотя бы не на свету, — багровеет от злости, сжимая кулаки так, что они хрустят, — сосалась бы со своим клиентом, — чуть ли не кричит. — Постыдилась бы!

Все-таки видел. Не тушуюсь. Это я могла в прошлом оправдываться, если меня подвозили чужие машины или на Восьмое марта я приходила с охапкой роз в руках (знак благодарности от клиентов). Доказывала ночами, что все мужчины для меня бесполые и только один в моем сердце. Меня охватывает истерическая реакция, и она выливается наружу ненормальным смехом.

Делаю шаг вперед, к нему. Он выше, и мне приходится задрать голову, чтобы смотреть на него.

— А тебе-то что? — смеюсь сквозь нарастающую боль. — Постыдилась бы? Я? Ты ничего не перепутал, Руднев? Ты не думал о стыде, когда трахал мою племянницу и сосался перед камерами этого дома! Не скрываясь! — Меня бьет озноб. — А сейчас что? В тебе проснулся вдруг ревнивый муж или бредишь все той же идеей — жить втроём? Падишахом себя возомнил? Я — по четным, а Элона — по нечетным? Между нами ничего уже нет. Я больше не твоя жена. Иди к Элоне, пока она не нашла себе помоложе, и ставь ее в свои границы. Запомни, не жена, — отхожу, чтобы налить себе пустырник.

— Но пока ты ещё моя жена и будешь…

Не слушая, перебиваю:

— Не буду… Забирай то, зачем пришел, и проваливай отсюда. Возможно, завтра мой поцелуй продолжится не только на улице, а в более интимной обстановке, — подмигиваю ему и отворачиваюсь.

Беру со стола свой телефон и яблоко. Хочу быстрей уйти, но не успеваю, как меня хватают сзади за волосы и притягивают к себе.

— Пока будешь, — цедит сквозь зубы.

— Отпусти! — одной рукой держусь за край стола, другой сжимаю стакан с водой.

— Ты меня хорошо слышишь, Ксюша? — подавляет в голосе ярость. На его скулах играют желваки, губы вытягиваются в тонкую линию. — Чтобы больше не было такой херни! — тащит за волосы вниз, заставляя выгнуть шею и запрокинуть голову назад. Смотрю в его глаза, налитые кровью, на виске пульсирует венка.