— Прости, — чарли тут же улавливает мои чувства. — Ничего не говори.

— Не за что извиняться, Чарли. Просто мне больно вспоминать об этом. С ними случился несчастный случай несколько лет назад. Вот костюм моего дедушки, я думаю он подойдет тебе. Не можешь же ты ходить повсюду в таком виде.

Суинберн рассеянно оглядывает себя и улыбается.

— Где тут можно вымыться? — спрашивает он.

— Так гораздо лучше! — говорю я, разглаживая складку на костюме, когда Суинберн приводит себя в порядок. Он даже как-то умудрился отмыть свою шевелюру холодной водой, так что теперь его медные волосы светятся, как новенькая монета.

— Совсем скоро все так или иначе узнают, Дженни. На месте твоей могилы теперь разрытая яма и пустой гроб, газетчики очень быстро раздуют из этого сенсацию и начнут осаждать всех твоих близких. Пусть уж лучше они узнают от меня, чем от них, — Я пойду к твоим родителям. Объясню им все.

— Спасибо, Чарли, — говорю я, понимая, что он прав. Нет никакого смысла прятаться. Нет никакого смысла скрываться. Но почему же у меня на душе так тяжело? Почему что-то так отчаянно удерживает меня от того, чтобы как можно скорее оказаться поближе к родным… А точнее поближе к Айвену?

Суинберн смотрит на меня долгим взглядом зеленых глаз, словно пытается понять, о чем я думаю, потом кивает мне.

— Я скоро.

Я провожаю его взглядом. Смотрю как он идет по траве, выходит на дорожку и идет по переулку. На повороте он оглядывается и взмахивает рукой. Я отчетливо вижу его взгляд и улыбку. Раньше с такого расстояния я увидела бы только неясный силуэт. Но теперь, даже в сгущающихся сумерках, я вижу каждый волосок в его шевелюре.

Я захожу в дом и закрываю за собой дверь, оставаясь в полной тишине и одиночестве.

Провожу руками по корешкам книг, они во множестве стоят на шкафах. Касаюсь пальцами вещей, которые были дороги моей бабушке. Мне казалось, что если я останусь здесь одна я сразу все пойму. Сразу все встанет на свои места.

Я сажусь на кресло, в котором она так любила сидеть. Оно чуть скрипит.

— Что же со мной случилось, бабушка? — шепчу я в пустоту и откидываю голову на спинку кресла. — Как я могла стать серебряной?

Я сосредотачиваюсь на тишине, прислушиваясь к мельчайшим звукам. Что же я забыла? Почему мне так тревожно? Что не пускает меня?

Я словно бы пытаюсь узнать ответ у этой тишины. Но она отвечает мне лишь звуками, свидетельствующими о том, что здесь полно жизни. Я слышу, как паук ткет свою паутину в соседней комнате под кроватью. Слышу писк мышиной семьи, обосновавшейся где-то в подвале. Слышу, как в фонарь на заднем дворе бьется мотылек.

Чувствуя, что засыпаю, на самом пределе своего нового слуха я слышу еще какой-то звук, исходящий из подвала. Словно переливчатый звон. Звон этот плавно нарастает и затихает, словно волны прибоя. Он словно зовет меня туда, вниз, как будто ждет меня там, ждет давно и терпеливо.

Что это такое?

Незаметно для себя, слушая тишину, я засыпаю. Погружаясь в темный и ласковый сон без сновидений. В нем есть только этот теплый звон и голос бабушки, которая что-то говорит мне, маленькой но я не слушаю.

— Дженни, — вдруг будит меня знакомый низкий голос. — Любовь моя.

Я вздрагиваю и распахиваю глаза. Айвен стоит передо мной на коленях, его глаза полны слез. Он дрожащей рукой тянется к моему лицу.

— Я не могу поверить… Как это возможно? — дрожащим голосом говорит он.

12. 12

— Ты здесь? — сонно спрашиваю я, в первое мгновение не понимая, сон это, или здесь и правда Айвен.

При виде мужа я внутренне съеживаюсь, словно ожидая чего-то плохого, и поджимая ноги и обнимая их руками.