И нет у меня возможности сейчас взять и сбежать. Я трезво оцениваю свои и Макара силы. И с каждой секундой я все отчетливее и отчетливее осознаю его мотивацию жениться на мне. Я должна была быть для него милым фасадом, скромной девочкой, при взгляде на которую можно сразу ее определить в “хорошие жены”. Не пью, не курю, со всеми вежливая, воспитанная и доброжелательная. И идеально смотрюсь рядом с Макаром.

Да, такое нам уже говорили, что мы как с иллюстрации или фотографии из журнала. Наверное, поэтому он нас с Темой и потащил на свадьбу к тем, кого я совершенно не знаю, чтобы показать партнерам и друзьям, что он семейный и серьезный мужик, ведь к одиночкам всегда относятся с подозрением. Это все было фарсом и игрой на публику.

— Спи, мой сладкий, — накрываю Тему одеялком и шепчу, — мама что-нибудь придумает. Обязательно, а сейчас спи, солнышко.

Минуту стою у двери. Скандалить с Макаром нет смысла. Он не любит истерики, крики и громкие претензии. Он даже вникать в них не будет, потому что лишь у него на руках козыри. Деньги, связи, знакомые и родственники, которые ко мне относятся с пренебрежительной снисходительностью.

Для свекрови и свекра я тоже лишь мать их внука. Они бы с удовольствием обратились за услугой к суррогатной матери, но так не принято, чтобы здоровый мужик “рожал” детей не от жены. Зачем лишние сплетни, подозрения о его мужской несостоятельности или других нетрадиционных вопросах.

Выхожу. Пытаюсь сосредоточить внимание на теплом и гладком паркете под ногами, когда из гостевой спальни выплывает Жанна. Встряхивает футболкой и складывает ее вчетверо, снисходительно оглядывая меня:

— Ты бы хоть причесалась, что ли.

— Вот ты какая, да?

— Какая? — вскидывает бровь.

— Я ведь ничего плохого тебе никогда не делала…

— А разве плохо узнать, что твой муж совсем не тот, кем ты его себе вообразила? Да я тебе услугу оказала, что глаза тебе раскрыла, — усмехается, вновь окинув меня оценивающим взглядом.

И это моя сестра, с которой я росла и играла. Я ведь всегда ею восхищалась, ее смелостью и независимостью. Я-то тихой отличницей была рядом с ней, а она хулиганка, что подрывала авторитет взрослых и учителей. В мое сердце воткнули два ножа по самую рукоять.

— И тебе не стыдно? — едва слышно спрашиваю я.

Сколько раз бабуля задавалась этим вопросом, и никогда Жанне не было стыдно. Она в своих проказах и решениях всегда была права, даже если бабушка плакала, например, над любимой разбитой статуэткой ангелочка.

— Вот тошно было смотреть, как ты ему в рот заглядываешь, — Жанна недовольно цокает. — Ты такая размазня, Уль. Вот какой была, такой и осталась.

— И ты поэтому решила ноги раздвинуть перед Макаром, чтобы занять мое место?

— Да не от тебя мне надо было избавиться в первую очередь, — презрительно фыркает. — В тебе ценности никакой, кроме рожалки.

По щекам текут предательские слезы и разъедают кожу. Как же больно слышать от любимой сестры подобные оскорбления.

— Вот опять нюни распустила, — закатывает глаза.

— Да ты сама ко мне такой пришла, когда нужна была помощь, — шепчу я и торопливо вытираю слезы. — Вот так отвечаешь на добро?

— Я пришла в дом Макара, Уля. Ты так и не вкурила, что ты тут никто?

— Он не хотел тебя тут даже на ночь оставлять, — цежу я сквозь зубы и сжимаю кулаки.

И я хочу вцепиться ей в волосы не из-за того, что она с мужем моим развлекалась, пока я была занята сыном. Нет. Она не имеет никакого морального права меня унижать и оскорблять после протянутой руки помощи.

Скрывается в комнате, и через несколько минут проходит мимо с той самой дорожной сумкой, с которой пришла два месяца назад.