– Конечно, – ответила, пытаясь контролировать голос. – Прямо как в кино.

Он подошёл, быстро чмокнул меня в щёку, на ходу доставая ключи от машины из кармана брюк. Выглядел, как всегда: уверенно, спокойно, надёжно. Мой муж, мой Пётр, человек, с которым я прожила пятнадцать лет.

А у меня в голове вдруг всё разложилось иначе. Как пазл, детали которого я не замечала раньше.

Браслет. Рука. Взгляд. Ложь.

И ещё – его внезапные деловые ужины. Командировки, которые стали чаще. Ночные сообщения, на которые он отвечал, отворачивая экран. Новый парфюм. Рубашки, которые я не покупала…

– Ужинать будешь дома? – спросила я, натягивая улыбку и чувствуя, как она трескается по краям.

– Вряд ли, – он застегнул пиджак одним движением. – У нас встреча с новыми инвесторами. Если задержусь – не жди, ладно?

Конечно. Не ждать. Я учусь, думала я. Учусь не ждать. Учусь не верить. Учусь видеть.

– Хорошо, – только и смогла выдавить я, ощущая, как к горлу подкатывает комок.

Когда хлопнула входная дверь, я несколько секунд стояла не двигаясь. Затем медленно опустилась на стул и еще раз открыла то фото. Посмотрела на девушку внимательнее. Нажала на профиль. Лена Савельева. Двадцать шесть лет. Работает в их компании второй год. Подписана на Петра. В её сторис – тренажерный зал, чашки кофе на вынос, стопки модных книг… и два кадра с той же конференции.

На одном из них – его часы на фоне женской руки. Руки с алым маникюром. И подпись: «Ты знаешь, кто ты для меня».

Сердце забилось так, будто я бежала марафон. В голове стоял звон, словно от удара. Пальцы дрожали так сильно, что я с трудом нажала кнопку блокировки – экран погас. Телефон остался в руке, холодный и тяжёлый, как улика.

Я слышала, как в моей голове звучит собственный голос: «Нет. Это ошибка. Это не он. Это… что-то другое. Совпадение. Не может быть. Только не Пётр».

Но с каждой секундой этот голос становился всё тише, заглушаемый другими голосами, которые нашептывали: «Ты всегда знала. Просто не хотела видеть. Вспомни все знаки. Вспомни ночи, когда он не приходил. Вспомни все отговорки».

Я положила телефон на стол, словно он жег мне кожу. Отступила на шаг. Затем еще на один. Как будто от прикосновения к нему я осквернилась, как будто эта фотография была не пикселями на экране, а ядом, просочившимся в мою жизнь…

А ведь утро началось, как всегда, с аромата кофе и звука щёлкающего тостера. Я стояла у плиты, механически переворачивая блин, не отрывая взгляда от окна. За стеклом расстилался наш двор, покрытый тонкой пеленой инея. Деревья сверкали серебром, а первые робкие лучи солнца пробивались сквозь тяжелые ноябрьские облака. Эта картина сопровождала меня много лет – безмолвный фон к моей жизни в тихом доме на окраине города, где утро пахло хлебом и надеждой, а вечер – ванилью, свечами и тихой усталостью.

На кухонном столе уже стояли тарелки, расставленные с педантичной симметрией – как любил Пётр. Даже после пятнадцати лет брака я помнила, как важны для него эти мелочи. Салфетки, сложенные треугольниками, чашки с ручками, повернутыми вправо, джем в стеклянной банке и масло в белой фарфоровой маслёнке, доставшейся мне от бабушки. Всё это было частью нашего молчаливого соглашения – я создавала утро, а Пётр делал день. Мои руки слегка подрагивали от утренней прохлады, но внутри разливалось тепло от этой привычной рутины, от ощущения нужности и порядка.

– Мам, я опоздаю! – раздался из комнаты звонкий, но раздраженный голос Леры. Моя дочь, пятнадцать лет и целая вселенная противоречий внутри. – Где моя синяя кофта? Та, с капюшоном!