– А браслет? Фотографии? Сторис с намёками?

– Могут иметь другое объяснение.

– И какое же?

Марина пожала плечами.

– Может, она влюблена в твоего мужа, но это безответно? Может, она пытается его соблазнить, а он сопротивляется? Или, может, она просто пытается вызвать ревность у своего парня, используя Петра?

Я слушала эти предположения, и ни одно из них не звучало убедительно. Но проблеск надежды, как маленькая искра, зажёгся где-то внутри. А что если? Что если я действительно всё не так поняла?

– И что теперь? – Я вздохнула, чувствуя странную смесь облегчения и растерянности.

– Не знаю, – честно ответила Марина. – Но вам стоит снова поговорить. Спокойно. Без обвинений. Просто попытайся понять, что на самом деле происходит.

Я кивнула, хотя уверенности не было. После утреннего разговора… Но я должна была попытаться ещё раз. Ради пятнадцати лет брака. Ради Леры. Ради себя самой.

– Ты права, – сказала я, допивая остывший кофе. – Сегодня вечером. Поговорю с ним снова.

– И будь готова к любому ответу, – мягко добавила Марина.

Я посмотрела на часы. До лекции оставалось чуть больше часа. Пора было возвращаться в университет, в привычный мир учебных планов, студенческих работ и академических статей. Мир, который казался таким стабильным, таким понятным по сравнению с хаосом моей личной жизни.

– Спасибо, что пришла, – сказала я, сжимая руку подруги. – Не знаю, чтобы я делала без тебя.

– То, что ты делаешь всегда, – улыбнулась Марина. – Справлялась бы. Ты сильнее, чем думаешь.

Мы расплатились и вышли из кафе. Холодный ветер тут же вцепился в волосы, забрался под воротник пальто. Я посмотрела на здание напротив, на людей, спешащих по своим делам, на равнодушное ноябрьское небо. Мир продолжал жить, независимо от того, что творилось в моей душе.

«Я сильнее, чем думаю», – повторила я про себя. И, может быть, впервые за долгое время, я готова была в это поверить…

В университете я сидела на кафедральном собрании и механически записывала все пункты повестки дня, но мысли мои были далеко. Декан говорил о сроках сдачи новых учебных планов, о приближающейся аккредитации, о необходимости публикаций в международных журналах. Обычно я была одной из самых активных участниц таких собраний, задавала вопросы, предлагала решения, спорила. Сегодня я молчала.

– Нина Алексеевна, – голос декана вывел меня из задумчивости. – Вы с нами?

Я подняла глаза. Все смотрели на меня – коллеги, с которыми я работала годами, многих считала если не друзьями, то добрыми приятелями. Сейчас их лица казались мне отстранёнными, почти чужими.

– Конечно, Михаил Сергеевич, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Вы говорили о публикационной активности.

Декан нахмурился.

– Нет, Нина Алексеевна. Мы уже перешли к вопросу о вашем авторском курсе для магистров. Вы обещали представить концепцию к сегодняшнему дню.

Я почувствовала, как краска заливает моё лицо. Чёрт. Я совершенно забыла об этом.

– Простите, – я попыталась собраться с мыслями. – У меня есть наброски, но я бы хотела доработать их перед презентацией коллегам. Могу я получить ещё неделю?

Декан посмотрел на меня с лёгким недоумением. Я никогда не просила об отсрочках.

– Хорошо, – сказал он после паузы. – Но не больше недели. Программа должна быть утверждена до конца месяца.

Я благодарно кивнула и опустила глаза. Рядом со мной сидела Елизавета Михайловна, профессор из старой гвардии, более тридцати лет преподававшая теорию литературы. Она наклонилась ко мне.

– Всё в порядке, Ниночка? – спросила она шёпотом. – Вы сами не своя сегодня.