– Лежи, малыш, тебе нельзя вставать, – слышу его ласковый голос.

Какой же он у меня заботливый. Слабо улыбаюсь.

Привычно кладу руки на свой животик, мысленно здороваясь с малышкой…

Что?

Меня прошивает болезненной молнией… Сердце замирает в спазме, а потом срывается в неровный галоп.

Провожу по животу ещё раз, понимая – что-то не так. Живота нет.

Распахиваю глаза, натыкаясь на воспалённые виноватые глаза мужа.

– Юля…, – хрипло шепчет он.

И вот тут на меня каскадом обрушиваются жуткие воспоминания. Звонок, больница, мокрое пятно на кровати, боль, паника, суетящиеся вокруг врачи… А потом темнота.

– Даня, – уязвимо вздрагивает мой голос, леденящий ужас неконтролируемо топит разум. – Даня…, – умоляюще произношу его имя, мысленно прося сказать мне сейчас что-то хорошее, вырвать меня из той жуткой засасывающей воронки липкой паники, которая уже раскручивается внутри.

Смотрю в его глаза, пытаясь найти там надежду, но натыкаюсь на растерянность, смятение, безграничную тоску.

Неужели случилось самое страшное?

Нет! Нет! Этого же не может быть? Это не может быть правдой. Я не могла снова потерять самое дорогое… Нет! Только не это!

– Дан-ня, ч-что с нашей малышкой? Скажи? Ч-что? – руки отчаянно сжимают и разжимают простынь на животе, голос дрожит, подбородок трясётся, из глаз начинают градом катиться слёзы.

Но это всё не важно. Я должна услышать, что с моей крошкой всё хорошо… Иначе…

– Юль, – ранено вздрагивает голос мужа.

Вижу, он не может подобрать слова, хватает воздух, как рыба, выброшенная на берег… И я уже читаю в его взгляде приговор, но…

– Нет, нет-нет-нет… – отчаянно мотаю головой, пытаясь отогнать даже допущение, что моя малышка… Боже, я даже мысленно не могу этого произнести … – Нет! Нет! Нет!

– Прости, мне очень жаль…, – склоняет голову муж, его голос ломается.

Замечаю в его глазах слезы. Он резко зажмуривается, делает несколько тяжёлых рваных вздохов, беспомощно сжимает и разжимает кулаки, а потом распахивает глаза снова.

И я тону в разрывающих его чувствах, которые отражены там…

Безграничная боль, вина, безысходность… а это значит, что…

Внутри меня уже начинается апокалипсис, траурные чёрные птицы машут крыльями, застилая небо, я понимаю, что это конец, это приговор. Но масштаб трагедии пока не укладывается в голове, я ещё хватаюсь за слабые остатки рваной надежды…

– Даня, пожалуйста, – хватаю его за руку. – Скажи, что с ней всё хорошо… Даня…, – всхлипываю, размазываю слёзы по щекам. – Я тебе всё прощу. Только скажи, что с ней всё хорошо. Не убивай меня. Я же не смогу… Я же…

– Прости…, – снова шепчет муж бескровными губами, роняет голову на руки. – Прости меня… Мне так жаль…

Слёзы текут по его небритым, впалым щекам. Это так инородно, так болезненно. Никогда я не видела Данила таким сломленным, таким потерянным. Он всегда был моей опорой, моей силой…

А сейчас я чувствую, что лечу в пропасть… И ухватиться мне не за что.

Но я не могу поверить. Не могу…

– Даня, всё же было хорошо! Что ты рыдаешь! – кричу на него. – Позови врачей! Они обещали, что всё будет хорошо! Где моя дочь?! Где она?! Дайте мне её! Она была сильной, здоровенькой! Где она?! – пытаюсь встать, от моих рывков игла капельницы вырывается из вены, кровь течёт по руке. Но я не чувствую физической боли, меня раздирает изнутри.

– Юленька, Юленька, – хватает меня за плечи муж. – Не кричи, это надо пережить. Наша малышка не выжила, – ломается его голос. – Но я с тобой. Мы справимся. Пожалуйста…

Я замираю…

Он это сказал. Сказал эту вскрывающую грудную клетку фразу…