Она устала. От бесконечных мыслей, что день и ночь сновали в голове, мешая спать. От необъяснимого, абсолютно нерационального чувства, которое появилось в груди и с каждым днем растет и клубится, отправляя в кровь ядовитые эндорфины.

Они мучают ее. Петя, Саша и даже Огнев. Появляются, подбрасывают в костер воспоминаний новые поленья и уходят. Чтобы через время появиться вновь.

Майе было мучительно больно сегодня. Она искренне наслаждалась разговором с Петей. На недолгие десятки минут позволила себе отключить голову и открыть двери души, чтобы не думать, а только чувствовать. И все было, как и прежде. Его ласкающие кожу взгляды, шутки, по которым она успела соскучиться, тепло серого взгляда. И даже привычка осталась: ложка в мужских пальцах ныряла в стаканчик с ее мороженным.

Это было таким… правильным и в тоже время невозможным, что расставшись с Петей, Майя еще долго бездумно смотрела в идеально белую стену кухни.

Сейчас, сидя в ванной, она блуждала взглядом по покрытым плиткой стенам, стиральной машине у раковины, деревянному стеллажу, сплошь забитому детскими игрушками, полотенцами и косметикой, и сглатывала ершистый ком, который застрял в горле после встречи с Петей. Она все глотала и глотала, пытаясь протолкнуть его обратно, растопить горячим чаем и утянуть за собой той немногочисленной едой, которую успела перехватить в течении дня. Но он осьминогом оплел гортань и искал способы выбраться наружу.

Взгляд зацепился за толстовку, аккуратно сложенную в корзине для глажки. Петину толстовку, что согрела ее одним дождливым вечером. Майя нахмурилась, свела брови к переносице и, не выдержав, подняла глаза к потолку. Осьминог сдвинулся и скользкие щупальца коснулись горла.

В ванной, среди шума льющейся воды, Майя услышала тихий стук. Она смахнула упавшие на щеки слезы как раз вовремя, дверь приоткрылась, и в наполненное паром помещение вошла Маша.

— Тебя долго не было, — она виновато шепнула. — Я подумала, может, плохо стало.

— Да что со мной может случится, Машунь?

Майя натянула улыбку и отмахнулась. Отвернулась, чтобы скрыть слезы и проверить температуру воды. Хотела подняться и стянуть одежду, но почувствовала, как Маша потянула ее за рукав и заставила обернуться. Блестящий женский взгляд столкнулся с другим, внимательным и слишком чистым.

— Маечка…

И больше не нужно было никаких слов и вопросов. Интонация, подставленные объятия и такие же, как и у Майи, сведенные к переносице брови сказали намного больше, чем сотня оговорок.

Майя всхлипнула, помахала ладонями перед лицом осушая слезы, но не помогло. Застрявшие на ресницах капли сорвались вниз и смочили щеки. За первыми слезами ручьями потекли другие. Машка села на пол, обхватила руками колени подруги и безмолвно подставила свое плечо поддержки.

— Я не могу его простить. Я не должна этого делать. Он п-предал меня, Машунь. Он любовь нашу предал, — Майя плакала, не обращая внимание на тушь, что пачкала руки и кожу. На то, что сейчас была максимально слабой и, вероятно, ничтожной. — Я его ненавидеть хочу, но… просто не могу. Внутри все переворачивается и сердце будто чувствует что-то, — она постучала по груди, растерла ладонью кожу, мечтая раскрыть грудину, коснуться перекачивающего кровь органа и сжать, чтоб больше не трепыхалось. Вскинула заплывший взгляд. — Не знаю, что дальше делать, Машунь. Так, как сейчас я не хотела. Просто… просто работать хотела, жить… Но не всего этого.

Майя подняла руки и спрятала лицо в ладонях. Зарыдала, совсем не стесняясь Маши, чувствуя успокаивающие касания на коленях и плечах.