Яров делает попытку приблизиться ко мне, хочет обнять. Но я резко отклоняюсь в сторону. И его руки, которые он уже приподнял для объятия, опускаются, обняв только воздух.

Скатиться до откровенных обвинений в моей холодности Герман не успевает. Звонок в прихожей прекращает этот бессмысленный разговор. И я, несказанно обрадовавшись этому, спешу открыть дверь. Но когда проворачиваю ключ, со всей ясностью перед глазами вспыхивает картина, когда я впервые увидела незнакомку с девочкой на руках. По спине пробегает холодок – я ведь опять даже не взглянула в глазок.

К счастью, еще одного ребенка Ярову не принесли. Это Елизавета. Я краснею от стыда перед ней, что так и не удосужилась поблагодарить за помощь. Приглашаю соседку войти. И с облегчением вздыхаю, отругав себя за очередную беспечность.

- Я ненадолго, - извиняется Лиза. – Все как-то не решалась зайти поинтересоваться, как там малышка.

- Да ты проходи, - жестом направляю ее на кухню, в которой еще не выветрился дурманящий аромат кофе, которым я так и не успела насладиться.

Яров, увидев гостью, делает вид, что очень торопится. Одевается и буквально сбегает. Паршивец! Теперь я одна должна выкручиваться за неумение быть благодарными.

- Ты уж нас прости, закрутились и не успели тебя отблагодарить.

Достаю кошелек, собираясь исправить свою оплошность.

- Нет-нет! – останавливает меня, жестом отстраняя купюры. – Я не за этим пришла. Хочу спросить, кем приходится вам Юленька. Неужели вот так просто оставили ее и больше не интересуются, что с ней?

На глазах Лизы слезы. Такие искренние, трогательные.

Коротко рассказываю ей, как Юляша оказалась у нас и почему мы вынуждены были отвезти ее в полицию.

- Но если Юленька не дочка Германа Трофимовича, вы, наверное, ее удочерите?

Нож, торчащий в моей израненной душе, проворачивается еще и еще. Больно. Но я держусь.

- Пока не знаю. Муж не особенного настроен на такой шаг. Не могу понять, чем смогла эта прелестная кроха вызвать у него неприятие.

- Ммммм… А я вот не могу забыть о ней. Такая милая и послушная малышка. Не то, что мой сорванец.

При этих словах она уже не может сдержать слез. И рассказывает, как погиб ее ребенок. Оказывается, он помчался за мячиком и угодил под машину. С ужасом слушаю ее рассказ и поражаюсь, как она еще дышит, ходит, разговаривает после такой трагедии.

Чтобы отвлечь ее, спрашиваю о муже.

- Григория я сразу выгнала. Развелась и вытурила из квартиры, благо она досталась мне от родителей еще до брака. Не могла его больше видеть. Это ведь он не досмотрел за Алешенькой…

В комнате повисает тяжелая плотная тишина. Слышно даже, как тикают настенные часы.

- Я вот потому и зашла к вам, чтоб узнать, будете ли удочерять Юленьку. Если нет, я попробую. Не могу забыть, как она цеплялась ручонками за меня там, в полиции.

- Сейчас об этом говорить рано, - говорю рвано, с трудом подыскивая слова. - Пока что следователь планирует развернуть поиск его матери. А дальше будет видно. Много непонятного в этом деле. Принесла не мать, а какая-то соседка без адреса. Где мать, неизвестно.

Получив хоть какую-то информацию, Елизавета засобиралась домой. Но деньги взять за помощь отказалась наотрез.

- Ну а работу ты не упустила?

Спрашиваю из чувства долга. И попутно думаю о том, как бы ей помочь в трудоустройстве.

- Успела. Только не мое это. Но хотя бы временно. Пойду я.

Мы прощаемся. После ее визита я долго сижу в каком-то отупении, думая о Лизе, о ее беде, ее стойкости. Вон как она расправилась со своим мужем, из-за которого потеряла сынишку. Сильная женщина. Ни работы постоянной, ни мужа надежного, а она об удочерении думает.