Диляра – вторая жена дяди. Подарившая ему совсем недавно долгожданного сына. Дядя Аяз так был счастлив.

Диляра не намного старше меня и у нас с ней довольно много общего. Мы, можно сказать, дружим. Она тоже родилась здесь, хотя воспитывалась в довольно религиозной семье.

Так что, пустив меня на участок, Диляра первым делом меня крепко обнимает. И лишь потом шепотом спрашивает, потому что двухмесячный и чаще всего неспокойный Илкер сейчас спит в коляске:

– Что-то случилось? – она кивает на чемоданы, чьи ручки я крепко сжимаю. Настолько, что пальцы белеют.

– Да, Диляр, – отвожу я взгляд и непроизвольно всхлипываю. Потому что в ушах снова начинают звенеть стоны. Эмина и той, Маши...

– Ну-ну, Розочка, – жена дяди вытирает ладонью мои щеки. – Что бы не случилось, это не стоит твоих слез. Дядя дома. Хочешь с ним поговорить?

Я киваю. И в этот момент вижу, как дядя Аяз сам выходит из дома. В сопровождении двух своих дочерей, Чилек и Фидан. Все трое хмуро смотрят в нашу сторону. Не на меня, а на мои чемоданы.

К слову, с двоюродными сёстрами у меня не такие хорошие отношения, как с Дилярой. Мы совершенно разные. Я уже упоминала, что нас воспитывали по-разному. Они мусульманки, от кончиков волос, а я другая. Им неверная.

Когда папа женился на моей маме, его семья с ним разругалась. И дело даже не в том, что мама была русской. Им не понравилось, что отец сам "обрусел": не стал склонять маму к исламу и проводить традиционный обряд брака – никях. Мои родители отмечали день свадьбы, скажем так, в европейских традициях. И это был выбор их обоих.

А потом, когда родилась я, и меня не стали обращать в ислам. Как и крестить. Родители решили, что я вырасту и сама сделаю выбор в пользу любой религии.

После смерти родителей дядя Аяз настаивал, чтобы я приняла ислам, но я отказалась. Так что наша свадьба с Эмином тоже была обычной – роспись в загсе, а потом ресторан.

Сестры этого не восприняли. Помню, как они возмущались, почему это я такая особенная. А дядя, хоть и сам был недоволен, но подобные разговоры своих дочерей тут же пресекал. Да, отвечал, Роза другая.

Но традиции я свято чту. Все. Так родители приучили. Дома с папой и мамой мы отмечали и Пасху, и Масленницу и Курбан-байрам. И все были счастливы. Наш дом был полон счастья и любви.

– Роза, – дядя Аяз спускается ко мне, Фидан и Чилек остаются на крыльце и недовольно переглядываются, – девочка моя, что-то случилось?

– Да, дядя, – киваю я.

– Пойдём, поговорим, – он подходит ближе, берет меня под локоть и ведёт по цветущеми саду. Мы доходим до садовых качелей и садимся.

– Почему ты с чемоданами? – спрашивает дядя.

– Потому что я... ушла из дома.

– Это как? – напрягается дядя.

– Это так. Эмин... – я отворачиваюсь, смотрю на клумбу с красными розами и, едва сдерживая слезы, заканчиваю: – Мне изменяет.

– Ты уверена? – спрашивает дядя, я киваю. – Ты сама это видела?

– Я слышала, дядя. Стояла в нашей гардеробной, пока Эмин в нашей спальне... Выйти не решилась. Не смогла...

– Так может это был не Эмин?

– Что, я голос собственного мужа не узнаю? – опять всхлипываю. – Они же не молчали. Разговаривали после... Девушку Машей зовут. Она блондинка, я потом их в окно видела...

Дядя Аяз привычно трогает бороду на своём подбородке. На меня не смотрит, его взгляд устремлен в сторону Диляры и Илкера в коляске. И рядом с ними все ещё стоят мои чемоданы.

– Шайтан, – вдруг выдаёт дядя, – шайтан его попутал. Все потому что ваш брак был заключён неправильно, не в традициях...

– Ты всерьёз думаешь, что традиционный никях смог бы остановить Эмина от измены? – мой голос дрогает, я чуть его не повышаю. Но сдерживаюсь, чтобы дядя не сердился. В его доме не положено, чтобы женщины повышали голос. И если мне придётся остаться здесь, я должна соблюдать правила чужого дома. И в первую очередь из-за уважения к старшему мужчине в семье.