Амара остаётся. Я — уезжаю.

— Почему? — спрашиваю, перебирая пальцами гладкую ткань занавески.

— Что? — не понимает мама.

— Почему он с ней? Что я делаю не так?

За спиной раздаётся вздох и скрип деревянных половиц под тяжестью маминых шагов. Мне на плечи ложатся её тёплые руки. Накрываю их ладонью.

— Милая, — вновь вздыхает мама. — Есть две категории женщин. Первые чисты душой и сердцем. Ничем не запятнаны. Мужчина идёт рядом с такой женщиной с гордо поднятой головой и готов показать её всему миру. Таких женщин знакомят с родителями. Их уважают. На них женятся. И есть вторая категория женщин.

Мама чуть сжимает моё плечо, её голос становится раздражённым и злым.

— Грязные порочные потаскушки, годные лишь на то, чтобы их драли как вздумается, тайком за закрытой дверью и под покровом ночи. Их стыдятся, связь с ними скрывают. На них не женятся. Их просто грязно пользуют. Ты из первой категории, а рыжая из второй. Вам никогда не поменяться местами. Такова жизнь.

Стараюсь как можно скорее отойти от первоначального шока, вызванного словами матушки. Ещё никогда мы с ней не разговаривали так откровенно на эти темы.

Но её объяснение меня не слишком-то устраивает. Морщусь, потому что в голове возникает странный диссонанс. Что-то не сходится.

Вспоминаю, как Амара ластилась к Роланду. Как извивалась у его ног. Мне не показалось, что он её стыдится. Ему с ней было хорошо.

Разделение, которое навязывает мама, кажется каким-то неправильным. Мозг упорно ищет лазейки в этой малопривлекательной теории.

Как только Софи забеременеет, я отошлю её в фамильный замок. Это брак по расчёту. С тобой всё иначе. Ты для любви.

Почему нужно выбирать чёрное или белое? Разве в этом мире нет серых оттенков?

— Ох, милая! — вздыхает мама. — В общем, не забивай свою хорошенькую головку! Дело не в тебе. У мужчин свои потребности, в том числе те, для которых хорошие девочки не годятся. Тогда они и идут к таким, как та рыжая. Прими это как данность. Ты у меня умница, и всё делаешь правильно.

Правильно.

И с этим «правильно» я еду прочь и у меня отберут детей. А Амара останется у моего мужа под боком. Не так уж всё «правильно» как-то получается! Как-то совсем даже и НЕ правильно!

— Так, ладно, — слышу звук маминых удаляющихся шагов. — Что это мы с тобой заболтались? Нам ещё в торговую галерею ехать, надо успеть купить всё, что нужно в дорогу. Софи? Уснула, что ли? Ты идёшь?

— Да, матушка.

Заставляю себя оторваться от окна и послушно проследовать за мамой.

Я будто во сне. Будто всё, что происходит сейчас — и не со мной вовсе. Будто реальная жизнь остановилась. А сейчас продолжается не пойми что.

По случаю хорошей погоды матушка распорядилась запрячь коляску с открытым верхом. Откидываюсь на спинку мягкого кожаного сиденья. Сжимаю пальцами шуршащую плащёвку сиреневого зонтика.

Коляску чуть покачивает на брусчатой мостовой. Смотрю по сторонам, стараясь запомнить. Запечатлеть в памяти знакомые улочки столицы, в которой я провела детство, юность. В которой хотела растить детей. Не сбылось.

Уже завтра я навсегда покину любимый город. Чтобы томиться в далёкой чужой глуши. Неудобная жена, годная лишь на то, чтобы рожать детей. Которую хочется убрать с глаз долой и спрятать как можно дальше.

Поворачиваем на соседнюю улицу. По тротуару прогуливаются нарядно одетые горожане. Много экипажей. Много женщин с маленькими детьми.

Взгляд цепляется за мальчишку с розовыми щёчками и короткими пшеничными кудрями, в нарядном крохотном костюмчике из чёрного сукна, совсем как у взрослого. Он идёт по тротуару за руку с женщиной в изящной розовой шляпке.