Моё молчание Романов расценил по-своему.

— Ну тебе что, за билет заплатить? — и он натурально полез в карманы своих джинсов. — Это будет проблематично. Отвык с собой наличку таскать.

Я уже раскрыла было рот, чтобы попросить его бросить это никому не нужное представление, но Романов с довольным видом извлёк из заднего кармана свёрнутую вдвое пятитысячную купюру и сунул её за планшет, который я продолжала судорожно прижимать к своей груди.

— Этого хватит за труды твои праведные?

Я медленно опустила планшет — купюра соскользнула по экрану вниз, на землю.

— Сдачи не будет, — процедила я. — Не нужно, Романов, передо мной своим богатством кичиться.

Он и взглядом не удостоил валявшуюся на газоне купюру — серые глаза приковались к моему пылающему лицу. И я никак не могла отделаться от мысли, что ему это нравилось. Нравилось, что вот такие глупые выходки выбивали меня из колеи.

— Чем пожелаешь, чтобы я отплатил?

От двусмысленности произнесённой совершенно обыденным тоном фразы меня бросило в жар. Это я такая испорченная, или он намеренно меня провоцировал?

Зачем, господи-боже? Что вообще происходит?

Из последних сил удерживаясь от позорного побега, я всё же смогла расцепить челюсти и ответить:

— Жди здесь.

Надеюсь, это прозвучало максимально презрительно.

Развернулась и пошагала в свой коттедж, к счастью, не перепутав от растерянности направление.

Хочет экскурсию — ладно. Будет ему экскурсия. Не позволю я этому беспринципному богачу играть на моих уязвимостях. Потому что если вот это — какая-то месть за студенческое прошлое, то насколько же мелочно, насколько жалко она выглядела!

Печально только, что какой бы жалкой и мелочной она ни казалось, лицо моё сейчас пылало так, будто я обгорела на солнце.

Влетев к себе и оставив дверь нараспашку, я вернула планшет на стол, заодно поставив его на зарядку. Проверила телефон и погладила Лапку, перебравшегося со двора ко мне на подоконник и нежившегося там на послеполуденном солнце.

Лапка зевнул и приоткрыл один глаз. Сколько бы я сейчас отдала, только бы обменяться местами с этим пушистым разбойником…

Стук в дверную лутку отвлёк меня от печальных мыслей.

Я обернулась — на пороге маячил Сергей.

Да вы, должно быть, издеваетесь…

— Ты не занята?

— Что ты здесь делаешь?

— Я просто увидел…

— Нет, что ты здесь делаешь? Здесь, на турбазе. До тебя в первый раз не дошло, что разговоры бессмысленны? — я отошла от окна, сунула телефон в карман сарафана и пошагала к двери. — Сергей, уезжай отсюда. Сейчас же. Я ни видеть, ни слышать больше тебя не хочу.

— Я не уеду, пока мы не поговорим.

— Да сколько ты будешь повторять эту мантру, в конце-то концов! — завелась я с полуоборота. — Не нужны мне никакие разговоры!

— Знаешь, — он упёрся плечом в лутку и обхватил себя за локти, — с твоей стороны это всё-таки неблагодарность.

Я ненавидела, когда он так делал — резко менял тактику в разговоре. Ещё секунду назад о чём-то едва ли не умоляет, а секунду спустя уже смотрит на меня с укоризной, будто это я вдруг жестоко его разочаровала.

— Что, извини?..

— Неблагодарность, — повторил он спокойно. — Сейчас, получается, я — распоследний злодей, и никакие мои заслуги не в счёт. У тебя, как обычно, эмоции через край, рубишь с плеча, а мне в праве слова отказано.

— Ты уже достаточно наговорил, — прорычала я. — И какие ещё могут быть разговоры после всего, что я видела?

— Когда твоему отцу потребовалась операция на колене, я обо всём договаривался. Когда ты со старой квартиры ко мне съезжала, я твою сумасшедшую хозяйку убалтывал. Когда твоим родителям потребовались деньги срочный кредит погасить — мои родители пришли на помощь… Что, это всё уже не считается? И я по-прежнему распоследняя сволочь?