- Наконец-то, а мы только вас и ждали, - пробасил он. - Где вы ходите так поздно?

Чувствую как плечо Миши выдвигается вперед. Примирительно сжимаю его кулак, чтобы не ляпнул лишнего. Не нужно сейчас Громову знать где именно мы были.

- Гуляли. Ты что здесь забыл?

- Таня! - укоризненно возмутилась мама. - Что за манеры? Глеб решил принести вещи, которые вы забыли дома.

Она показывает на сумку, которую мы сразу и не заметили в прихожей.

- А ты его адвокат?!

- Не хами маме, - Громов медленно и картинно поднялся с места на ноги и развернулся ко мне лицом.

- Тогда сам ответь, что ты здесь забыл? Принес документы на развод? Не терпиться снова жениться?

- Вообще-то, я пришел узнать как ваши дела. Как вы устроились, как у Миши в новой школе, все ли хорошо? Я хочу участвовать в его жизни, не чужой человек. И может быть вам нужна какая-то помощь?

Тогда я почувствовала это - сын вышел из-за моей спины и встал передо мной. Все еще ниже ростом, чем Глеб, пришлось задрать голову, но за ним, как за стеной, я почувствовала себя спокойнее и уверенней.

- Слышь ты, помогатор! Трынц-трынц! - Он щелкает пальцами перед глазами Громова. - Я Фиксиков закончил смотреть десять лет назад, и Папус Масю ни на каких других гаек не разменивал, свой болтик ни в какие шайбы не запихивал, - саркастично выпалил Миша. - Три недели не звонил, а теперь вдруг про “сына” вспомнил.

Я смотрела на него и понимала - именно Глеб стал тем спусковым крючком, который превращал мого спокойного мальчика в этого злого, въедливого, колючего подростка.

- Мишенька, ну зачем ты-то так… - мама кажется от тона внука едва не впадает в истерику.

Меня передернуло. Она до сих пор на его стороне, как будто он ничего не сделал. Не растоптал наш брак, не унизил меня перед десятками людей, не завел любовницу, чтобы та родила ему сына. Своего. Собственного.

- Проваливай. Здесь тебе не рады, - Миша не повышает голос, просто рычит.

В этот момент Глеб будто опомнился и схватил сына за шиворот кофты.

- Ты как со мной разговариваешь, щенок? Я тебя растил, кормил, одевал. Даже эта тряпка куплена на…

- Хватит! - я встреваю в этот никчемный балаган.

Врезаюсь ногтями в запястье Громова. Он шипит, но убирает руку.

- Миша, марш в комнату!

- Но он…

- Живо, - требую, бескомпромиссно и яростно смотря ему в глаза.

Давай, мой хороший, сейчас тебе это не нужно. Ты умеешь сражаться, и ты замечательно это делаешь, но оставь свой пыл для тренировок, для хоккея. Пускай от этого гнева плавиться лед, а не башка одного недалекого имбицила.

И Миша молча уходит. Зло хлопает дверью, так что та возможно почти слетела с петель.

- Засранец!

- Ты тоже - пошел вон, - говорю уже Глебу.

Он качает головой.

- Нам поговорить нужно.

- Не сейчас, - рявкаю так, как сама от себя не ожидала.

Выталкиваю не сопротивляющегося мужика в прихожую, жду пока обувается, снимает с вешалки куртку и выходит. Закрываю за ним дверь на оба замка и “собачку”, словно этот черт может вот-вот вернуться и вырвать все это с корнем. А потом уже устало прислоняюсь к ней спиной.

Эта схватка выиграна, но она отняла слишком много сил.

Мама несмело выглядывает из кухни.

- И зачем ты его пустила! - не спрашиваю, а обвиняю.

- А ты зачем выгнала? Он же с миром пришел, дурочка. Переживает мужик…

- Ага, трах*я Катюху переживает. Развод оформляет и переживает. Испереживался весь!

Мама опускает глаза в пол и скрывается за аркой. Крыть ей нечем.

Слышу как открывается вода и она моет посуду, а я пытаюсь прийти в себя еще около получаса. Когда стрелка на часах перевалила за начало одиннадцатого я решилась поговорить с Мишей, вот только заглянув в комнату обнаружила, что он уже уснул.