Как же… обидно?

Или больно?

Или все вместе? Я моргнула пару раз, чтобы прийти в себя. Диалог о чём-то важном между Владиславом и Екатериной был наверно очень интересным, но для меня звучал как белый шум. Я сделала шаг в сторону и пробормотала:

— Нам пора, — мои голос как-то чуждо и неестественно прозвучал в коридоре больницы, но мне было наплевать, потому что последние надежды на большую и чистую любовь разбились сейчас.

Измена Влада — это не стечение обстоятельств, это не ошибка или злая шутка судьбы. Влад хотел этого, он намеренно пошёл на это, разорвав наши отношения.

Я наивная глупая дура, которая всё это время верила в «долго и счастливо». Не открыто верила, а так… В самой глубине души, куда не проникал ни один солнечный луч. Просто, знаете, это закуток, где толика надежды, что вот когда Владислав узнает, увидит, поймёт…

Боже…

Я идиотка.

Кафельный пол летел перед глазами, и я, запыхавшись, выбежала на крыльцо клиники. Такси пиликало неприятными звонкими сообщениями, и я заозиралась по сторонам, пытаясь в потоке одинаковых машинок, найти свою.

Третий в очереди.

Я не стала дожидаться, когда пробка перед парковкой клиники рассосётся и пошла навстречу к машине. Такси мне не всегда по карману, но когда стоит вопрос о здоровье Иды, я не экономлю. На работу я хожу пешком, но с дочерью стараюсь иначе.

В машине Аделаида развеселилась и стала клянчить телефон. Я включила тихонько мультик и посмотрела, как дочь погружается в мир путешествий с домовым Кузей.

Возле дома Ида заупрямилась и захотела кататься на качелях. Поскольку дом, в котором мы жили, был примерно семидесятого года постройки, то и двор у нас тоже оставлял желать лучшего. Мы спустились вниз по улице к новостройке с современной детской площадкой. Я следила, как Ида раскачивается на качелях — гамаке и всё не могла мысленно выйти из клиники.

Как он мог?

Нет. Это глупое. Владислав просто и спокойно мог заводить семью и брюхатить свою бывшую, просто я верила в лучшее, всё плохое стирала из жизни.

В носу защипало.

Аделаида добежала до меня и обхватила за колени. Я засмеялась, как мне показалось, немного наигранно. Потому что внутри сидела какая-то неправильная, просто глупая ревность.

Нельзя ревновать человека, который предал. Нельзя лёжа ночью, представлять картинки счастливой жизни. Нельзя даже мысленно прощать измены. Они тогда имеют свойство расти в геометрической прогрессии.

Почему Влад вообще мне изменил? Что я сделала не так? У нас ведь были здоровые отношения. Я искренне верила в наше общее «долго и счастливо». Когда всё сломалось?

Я не знаю.

И это незнание догнало меня сквозь годы.

По пути домой пришлось зайти в магазин и откупиться двумя киндерами. А в подъезде сидел один из соседей по квартире. Толичка работал в библиотеке и был удивительно восторженным мужчиной сорока восьми лет, который дамам читал Есенина, а когда совсем влюблялся, то и Маяковского. Я коротко поздоровалась и прошла выше на лестничный пролёт, опять лифт не работал.

Ида вся извозилась в шоколаде, поэтому, открыв входную дверь, я поскорее направилась в ванную. Бабушка Лера, которая никакая мне не бабушка, а просто соседка из четвёртой комнаты, завидев нас, барахтающихся в ванной, всплеснула руками и вытащила полотенце.

— Как же вы так? — она сноровисто вытерла Аделаиду и собиралась взяться за меня, но я вовремя успела вымыть руки и застирать футболку.

— Это откуп за анализ крови, — призналась я, глядя, как бабушка Лера забирает у Иды фигурку динозавра, тоже в шоколаде, и моет её в раковине. Дочка стояла смирно и наблюдала за бабушкой, которая почти с рождения всегда была рядом. Если честно, я не представляю как бы справлялась, если бы не Валерия Ивановна, которая помогала мне с Аделаидой.