Я уткнулась в плечо Тима и прикрыла глаза, вдыхая хорошо знакомый запах аира – успокаивающий и согревающий. Друг чуть повернул голову вбок и поймал мой взгляд. Наши глаза встретились. Его медовые, вспыхивающие на свету янтарем, завораживали, притягивали к себе, как омут. На миг я потерялась, забыла, кто я и где. Ритмичные удары копыт о траву, рыжие волосы Тима, играющие на солнце всполохами меди, тонкая прядка, прилипшая к его губам, сила его крепкого тела, ощущаемая даже через свободную, едва подпоясанную рубашку… Я вбирала в память каждую мелочь, словно бережно наполняла ларчик драгоценными самоцветами.

И настолько глубоко окунулась в мысли, что вынырнула, лишь когда полуденный зной сменился тенями высоких раскидистых деревьев. Ветерок огласил лес радостным ржанием и устремился к протоптанной, хорошо знакомой ему тропе. Он легко перепрыгнул перегораживающее дорогу поваленное дерево и, направляемый уверенной рукой Тима, свернул в сторону.

– Поляна с земляникой там. – Я дернула друга за рукав. – Ты куда?

– К ручью, – ответил он. – Сначала охладимся и отдохнем. Подождет твоя мачеха.

Я вздохнула. Тим, конечно, сразу понял, почему я засобиралась в лес в знойный полдень. По ягоды обычно с утра ходили, чтобы пироги поставить к вечеру, а не в ночь.

Под ногами у Ветерка хрустнула ветка. Я невольно огляделась, запоминая место. Позже вернусь сюда, чтобы хвороста набрать.

– Вчерашний ветер столько деревьев поломал, – проговорил Тим, чуть натягивая поводья перед новым упавшим стволом, возникшим на пути. – Мои ночью почти не спали, боялись, крышу с сарая сорвет.

Ветерок играючи перенес нас через препятствие и горделиво тряхнул гривой. Тим с одобрением похлопал его по теплой шее.

Я припомнила, что отец Тима недавно взялся строить новый сарай. С крышей он покончил буквально пару дней назад. А вчера в ночь поднялся ветер – непривычно сильный для этих мест. Я такого отродясь не видела. Деревья гнулись к самой траве, а дома вздрагивали и будто цеплялись крыльцами, как скрюченными пальцами, за землю.

– Мачеха промеж причитания тоже полночи молилась. Кажется, всех богов вспомнила, прося не трогать нашу избу.

Тим хмыкнул. Он хорошо знал мою мачеху, чтобы легко раскрасить красками скупую картинку, что я нарисовала.

– А ты испугалась?

– Нет.

Так напугавшая многих ночь подарила мне покой. В буйстве стихии угадывалось что-то родное, смутно знакомое, как в мелодии позабытой колыбели. На лавке за печью я погрузилась в сон под вой ветра так быстро, будто и правда убаюканная его музыкой. Откуда-то я знала, что ни один дом в деревне не тронут. Не за тем пришла буря.

Ветерок вывез нас к ручью. Его шелестящие по мелким камням воды то показывались среди травы, то снова ныряли в недра земли. Русло извивалось среди деревьев – старых, мощных, с теплой корой, впитавшей в себя солнце. Корни многих из них выступали на поверхность. Местами их оплетал темно-зеленый влажный мох.

Тим легко соскочил с коня и помог спуститься мне. Его рука чуть задержалась на моей талии – всего на миг, но я заметила. Облизнула пересохшие губы и торопливо отступила от друга. Тим, кажется, не придал тому значения. Он хлопнул Ветерка по крупу.

– Отдохни, друг.

Конь довольно фыркнул и отошел к молодому кустарнику шиповника. Сочная зелень, усыпанная изящными цветами с нежными розовыми лепестками, буквально манила коня. Рядом с цветами кружили пчелы. Они не обрадовались новому соседству и грозно зажужжали над Ветерком. Тот осторожно тронул губами нежную сердцевину цветка. Коню угощение пришлось по вкусу, и через мгновение он снова с удовольствием запустил нос в благоухающий шиповник.