Я задержался допоздна в тот вечер: Гэтсби попросил меня подождать, пока он освободится, и я бродил по саду, пока не подбежала с темного пляжа неизменная охлажденная и восторженная компания любителей ночного купания, пока не погасли огни в гостиных наверху. Когда он, наконец, спустился по лестнице, загорелая кожа была натянута необычайно туго на его лице, а глаза его были радостными и усталыми.

– Ей не понравился вечер, – выпалил он.

– Наоборот, понравился!

– Ей не понравился вечер, – настаивал он. – Она не получила удовольствие.

Он замолчал, и я понял, что он пребывал в невыразимой депрессии.

– Я чувствую себя очень далеко от нее, – сказал он. – Мне трудно дать ей понять, чего я хочу.

– Ты говоришь о танце?

– Танец? – Одним щелчком пальцев он сбросил со счетов все танцы, которые станцевал с ней. – Старик, танец не имеет никакого значения.

От Дэйзи он хотел ни больше, ни меньше, чем чтобы она подошла к Тому и сказала: «Я никогда тебя не любила». И после того, как она сотрет этой фразой-приговором четыре года жизни с Томом, они смогут перейти к обсуждению уже более конкретных шагов, какие нужно будет предпринять. Один из них заключался в том, что после того, как она станет свободной, они должны будут вернуться в Луисвилль и сыграть свадьбу в ее доме – точно так, как это было пять лет назад.

– А она этого не понимает, – сказал он. – Раньше она была понятливой. Мы, бывало, сидели вместе часами…

Он замолчал и стал ходить взад-вперед по пустынной дорожке, покрытой фруктовыми корками, выброшенными сувенирами и раздавленными цветами.

– Я бы не требовал от нее слишком многого, – рискнул я возразить. – Повторить прошлое невозможно.

– Повторить прошлое невозможно, говоришь?? – воскликнул он скептически. – Именно, что возможно!

Он оглянулся и обвел все вокруг диким взглядом, будто это прошлое притаилось здесь, в тени его дома, на расстоянии вытянутой руки.

– Я поправлю здесь все и воссоздам в точности ту обстановку, какая была у нас раньше, – сказал он, решительно кивая головой. – Она увидит.

Он говорил много о своем прошлом, и из этого я понял, что он хотел вернуть что-то, может быть, какое-то представление о себе, которое сгорело в топке любви к Дэйзи. Жизнь его была беспорядочной и лихорадочной с тех пор, но если бы он смог однажды вернуться к какой-то отправной точке и снова пройти весь путь, но уже размеренно, он смог бы вспомнить, в чем именно оно заключалось…

…Одним осенним вечером за пять лет до этого они шли по улице; вокруг падали листья; наконец, они подошли к такому месту, где деревьев не было, и тротуар был весь белый от лунного света. Они остановились на этом месте и повернулись друг к другу. Вечер уже перешел в холодную ночь, наполненную тем таинственным волнением, которое ощущается два раза в год при смене времен года. Спокойные огни в домах мурлыкали свою колыбельную во тьму, а среди звезд царили оживление и суета. Краем глаза Гэтсби видел, как кирпичи тротуаров складываются в настоящую лестницу, которая ведет в некое сокровенное место над деревьями: он может взобраться по ней, если будет взбираться один, а, взобравшись, сможет втягивать в себя сок жизни, пить большими глотками ни с чем не сравнимое молоко удивления.

Сердце его билось чаще и чаще по мере того, как бледное лицо Дэйзи приближалось к его лицу. Он знал, что как только он поцелует эту девушку и тем самым навечно соединит свои невыразимые видения с ее бренным дыханием, его разум уже никогда не взыграет над реальностью весело и свободно, как разум Бога. Поэтому он медлил, прислушиваясь еще какое-то мгновение к тому камертону, которым судьба ударяла по звезде. Потом поцеловал ее. От прикосновения его губ она расцвела для него, раскрывшись, как цветок, и его идеальное «Я» обрело полноту воплощения.