Однако над этой серой землей и клубами гнетущей пыли, бесконечно тянущимися над ней, через какое-то время вы замечаете глаза Доктора Т. Экльберга. Глаза доктора Т. Экльберга голубые и огромные, высотой в целый ярд. Глаза эти без лица, и смотрят они из пары огромных желтых очков над несуществующим носом. Очевидно, какой-то большой шутник-окулист установил их там, чтобы расширить свою практику в городке Квинс, и затем сам погрузился в вечную слепоту, или, забыв о них, переехал в другое место. А его глаза, немного потускневшие от многих дней без обновления краски под солнцем и дождем, остались нависать над этой жуткой помойкой.

Долина угольной золы выходит одной стороной на маленькую грязную речку, и когда мост через нее поднимают, чтобы пропустить баржи, пассажиры в стоящих поездах имеют возможность разглядывать во всех подробностях этот унылый ландшафт примерно с полчаса. На подходе к тому месту поезд всегда делает остановку длительностью не менее минуты, и именно благодаря этой остановке я впервые встретился с любовницей Тома Бьюкенена.

В том, что у него есть любовница, меня уверяли везде, где его только знали. Его знакомые неодобрительно высказывались по поводу того, что он имеет привычку появляться с ней в дешевых ресторанах, и, усадив ее за столик, фланировать вокруг, заводя беседы со всяким, кого он знает. Хоть мне и было интересно посмотреть на нее, желания встречаться с ней я не испытывал; и все же встретиться с ней мне пришлось. Однажды вечером я с Томом отправился на поезде в Нью-Йорк, и когда мы остановились возле этих зольных куч, он вскочил на ноги и, взяв меня за локоть, буквально вытолкнул меня из вагона.

– Мы выходим, – настаивал он. – Я хочу тебе показать мою девушку.

Я думаю, он хорошенько принял на грудь за завтраком, так как то упорство, с каким он удерживал меня при себе, граничило с насилием. В качестве довода он высокомерно утверждал, что в воскресенье вечером я все равно никакого лучшего занятия себе придумать не могу.

Я перемахнул следом за ним через низкий побеленный станционный забор, и мы прошли около сотни ярдов назад вдоль дороги под пристальным взглядом Доктора Экльберга. Единственным строением в поле видимости был маленький домик из желтого кирпича, стоящий на краю пустыря, к которому вела улочка – что-то типа Бродвея в миниатюре, за которым простирался сплошной пустырь. Одна из трех мастерских, стоявших на ней, сдавалась в аренду, в другой находился ночной ресторан, к двери которого вела тропинка, покрытая золой; в третьей был гараж с вывеской: «Авторемонт. Джордж Б. Уилсон, Автомобили. Покупка и продажа»; и я вслед за Томом вошел туда.

Внутри царили заброшенность и пустота; единственной машиной в поле зрения был припавший пылью разбитый «Форд» без колес, жавшийся в темном углу. Мне стало казаться, что эта пародия на гараж, должно быть, ширма, за которой скрываются роскошные и романтические апартаменты, когда вдруг сам собственник появился на пороге конторы, вытирая руки о кусок какой-то тряпки. Это был светловолосый, невыразительного вида человек, худой и где-то даже немного красивый. Когда он увидел нас, в его светло-голубых глазах блеснул робкий лучик надежды.

– Привет, Уилсон, старик! – сказал Том, хлопая его весело по плечу. – Как идут дела?

– Не жалуюсь, – ответил Уилсон как-то неубедительно. – Когда ты уже продашь мне тот автомобиль?

– На следующей неделе; я дал команду, и сейчас им занимается мой человек.

– Что-то очень медленно он работает, не кажется тебе?

– Нет, не кажется, – ответил Том холодно. – Но если тебе так кажется, то, может, лучше я продам его кому-нибудь другому, в конце концов?