По брусчатке, никогда не знавшей автомобильных колёс, топали тысячи мальчишеских ног. Жители города спешили по мастерским и цехам, фабрикам и артелям. Нынешним утром хмарь снова взяла кварталы в тугую осаду. Юм с Шалом шли вместе с толпой по самому центру улицы. Туман был настолько густым, что скрыл дома по обочинам.

– Не видят они нас из-за тумана, сволочи, – сказал Юм, имея ввиду дома.

Шал кивнул.

– Слушай, а если прыгнуть в тоннель, откуда приходят поезда? Прыгнуть и дать дёру по шпалам!

– Пытались, – ответил Шал с грустной улыбкой, – да на котлеты пошли. В том тоннеле полно ночных. Даже днём.

Тут кто-то, неслышно подобравшийся сзади, схватил Юма за шиворот.

– О побеге разговор вести вздумали? – угрожающе произнёс чей-то знакомый голос.

Хорошенько встряхнув, вожак городовых развернул подростков к себе лицом.

– Приблудный! Я так и думал. А ты-то Безропотный, – он укоризненно поглядел на Шала, – тоже туда же? В Умный Дом шагом марш! Оба.

Шал зажал в руке талисман.

– Стой, начальник, – на плечо вожака легла пухлая мозолистая рука. – Не они это говорили. Я рядом шёл. Видел.

Шеф!

– А не врёшь толстяк? – городовой прищурил мелкие глазки.

– Клянусь.

– Ну смотри у меня, – он с неохотой отпустил воротники. – Если соврал – не попасть тебе в поезд.

Радость по поводу счастливого избавления длилась недолго. Ещё до обеда с вожаком пришлось свидеться снова, когда он в сопровождении трёх полицаев явился в мастерскую жестянщиков. Из-за его спины вынырнул конопатый огородник и ткнул свой чумазый палец в сторону Юма и Шала.

– Вот эти двое.

– Сколько верёвочке не виться… – вожак потирал руки. – В Умный Дом их! Быстро! И толстяка прихватите.

– Сука! Ты же поклялся! – Юм бросился на огородника.

Не дотянулся. Двое полицаев схватили его и умело заломили за спину руки.

– Люди дерьмо! – Юм брызгал слюной. – Никому нельзя верить.

– А за ругань отдельно получишь, – ухмыльнулся вожак.

Умный Дом назначил нарушителям наказание. Шефа перевели в разнорабочие. Юма и Шала определили в падальщики – одну из самых презираемых каст Чистого города, на чьих плечах лежала жуткая работёнка – собирать трупы тех, кого растерзали ночные.

Падальщики вставали первыми. В мозглых утренних сумерках, по пустым ещё улицам, громыхала, поскрипывая ободьями, скособоченная телега. Телегу, схватившись за оглобли, тащил Юм. Пристроившийся позади Шал, подталкивал её на подъёмах.

– А может случиться так, что мы никого не найдём? – спросил Юм.

– Не знаю. Я падальщиком не работал. Первый раз по твоей милости горбачусь, – буркнул Шал.

– Не хнычь. Может быть, обойдётся.

Не обошлось. Уже за следующим поворотом их ждал первый покойник. Парнишка, раскинув руки, лежал прямо посереди мостовой. Ни увечий, ни крови. Если бы не синюшная борозда на шее, да не стеклянные пустые глаза, можно было подумать, что просто чудит пацан – развалился по центру улицы, словно на пляже.

Юм побледнел.

– Удушили беднягу, – констатировал Шал, движеньем ладони, закрыв убитому веки.

Погрузив тело, и укрыв его мешковиной, они покатили повозку дальше.

– Неправильно нас падальщиками называть, – вдруг сказал мрачный, как туча Юм.

– А как правильно? – удивился Шал.

– Чистильщиками.

– Почему?

– Я фильм видел, «Чистильщик» называется. Про мужика, который похожей работкой занимался.

– А что такое фильм? – не понял Шал.

– Узнаешь, после того как на поезде своём отсюда уедешь, – огрызнулся Юм.

Следующей жертве повезло меньше. Парня насадили на обломанный сук дерева, как кусок мяса на шампур. Борясь с подступающей тошнотой, пачкая кровью робы, они сняли несчастного с ветви.