Юм кивал головой.

«Нажирайся. Долго такого ещё не попробуешь», – довольно отвечал полицай.

По окончании обеда, новоприбывших, выстроенных в фаланги, повели в Умный Дом для распределения и наречения; Юма же, доставили по новому адресу проживания, в дом Шала Безропотного.

Шал, юноша хлипкого телосложения, протянул Юму руку.

– Привет, шатун!

– Вообще-то меня как бы Юмом назвали, – новый сосед в ответ руки не подал.

– Шатун, слово не обидное, – Шал опустил ладонь.

– А какое?

– Скорее, страшное.

Юм огляделся по сторонам. Простое убранство. Стол. Два стула. Часы-ходики. Двухъярусная кровать у стены. Чудна̀я люстра с подставками для свечей, с которой до самого пола свисали цепи. Два окна. В простенке между ними глубокая ниша.

– Почему страшное? – спросил Юм.

– Загадочные вы, существа. Да ты садись, – Шал указал на стул. – Всех нормальных людей на поезде сюда привозят, а вы неизвестно откуда появляетесь.

– Слушай, – Юм присел, – да что это за место вообще?

– Нормальное место, – Шал вытащил из кармана огарок свечи. – Жить можно. Если порядок не нарушаешь.

– Какой на фиг порядок?

– Расскажу, – Шал вставил огарок в залитый воском подсвечник, – слушай. Каждый тут своим делом занят. Есть цеха – мусорщики, огородники, городовые… Мы с тобою жестянщики. Все работают с восьми до шести. Каждый седьмой день – выходной. В этот день мы моем и чистим город. До пяти часов вечера. После – личное время.

– Да. Весёлая жизнь!

– Я не жалуюсь.

Смеркалось. Шал чиркнул спичкой, зажёг огарок.

– У вас что, света нет? – спросил Юм.

– Электричества мало. Оно только для палок городовых.

– Знаю. Меня такой штукой вырубили ваши сволочи.

– Драться нельзя. Ругаться нельзя. За это положены наказания, – флегматичным тоном провещал Шал.

– Какие наказания?

– Разные. А городовые – не сволочи. Они за порядком следят.

– А что ещё у вас нельзя? – Юм презрительно щурился.

– Опаздывать. Режим нарушать. Лениться. Болтать лишнее. Если часто нарушать правила, случится самое страшное – из дому на ночь выгонят.

– Вот как? – шатун рассмеялся. – А что у вас можно-то?

– Работать. Соблюдать порядок.

Юм скривился. – Слушай, а если просто сбежать из вашего сраного города?

Шал побелел. Руки его задрожали. – Тихо! Закройся! Об этом даже думать нельзя, не то чтобы вслух говорить. А если…

– Что, если?

Пол качнуло, как при землетрясении. Подсвечник на столе подпрыгнул. И Юм снова услышал голос. Не такой громовой, как в Умном Доме, не такой раскатистый, как на Вокзале. Этот голос был тише и мягче, но точно также звучал словно бы отовсюду.

«Объясни ему, Шал!»

– Да. Да. Сейчас, – залепетал Шал, – прости его. Он же не знает.

– С кем это ты разговариваешь? – спросил сбитый с толку шатун.

– С домом!

– Чего?

– Все дома здесь живые. Они имеют глаза и уши. Они говорят с нами. Они наши учителя и хозяева. Все они связаны между собой. Что знает один, тут же узнаю̀т и другие. Ты сказал про побег – теперь про это знает весь город.

В этот миг на улице раздался отчаянный крик. Шал метнулся к окнам. Двумя рывками задёрнул шторы. Шумно выдохнул.

– Кто кричал? – Юм пытался отдёрнуть занавесь.

– Отойди! Нельзя! – Шал оттолкнул его от окна. – Потом узнаешь. А сейчас, спать!

Этой ночью Юм видел сон. Неясный и беспокойный. Смутно напоминающий ему о чём-то. Старшеклассники. Молодая учительница. Они зло подшутили над ней. Даже не зло – жестоко. Из сна непонятно, что именно они сделали, но сделали они нечто ужасное.

Девушка. Образ её размыт. Она учится в этом классе. Она против. Она сообщает учительнице, кто это сделал. Девушке обещана месть.