Влад же взял лыжи и, прошлёпав вверх по хлябям своим ходом, спустился в избу на Рицу. Сюда лавина никакая не дошла бы. Это там, на вырубленных под трассы, на спрямлённых под подъёмники и гостиницы склонах вся опасность, а тут всё девственно, тут если и ухнет, то рассосётся по ущельям, разобьётся на клочки лесом и хребтами.

А ведь проектировали и там так же – максимально вписаться в природный ландшафт. Да и начали так строить… а потом. Дугин в досаде махнул рукой, вспоминать, как прогибался под указку свыше, совсем не хотелось.

Когда поднимался-спускался, рыл шурфы по пути: снег плотными, сцепленными, огромной толщины слоями покоился на шершавом вроде бы ложе. Но такие огромные объёмы выходили за рамки теории. Вот и Влад теперь не рискнул бы сказать, как долго это всё провисит.

* * *

Пляж заполнился плотно и тесно. Смельчаки лезли в море, но большинство просто внимали яркому и почти жаркому солнцу, растелешившись в шезлонгах, на ковриках и различных подстилках.

– Красота, а? – щурился на солнце Анатолий. Он только что вылез из воды и слегка подрагивал, растираясь мохнатым полотенцем. – Только ещё два дня назад на лыжах катались, а сейчас прямо лето.

– Да уж, – Лида разнежилась в тепле, и разговаривать ей не хотелось. К тому же она знала, куда сейчас вильнёт разговор.

А мужу её не терпелось.

– И что твой Дугин? Пальцем в небо! – сказал он. – Ну, допустим, сейчас никто и не стал бы кататься… – тут он повернулся посмотреть на белые верхушки гор. – Хотя… внизу, конечно развезло, а по верхам-то можно. Короче, ладно, не знаю там про лавины, это пусть Горгадзе с ним разбирается. Мне и тут сейчас хорошо, но если так-то, где обещанные морозы, а? – он злорадно покрутил ладонями. – Нету! Случайный фокус природный это был! Зато какое богатство красок – хочешь на лыжах, хочешь в море. А у Дугина одна песня. Тоска…

Лида нахмурилась. Вроде и прав был Анатолий, и солнце грело, действительно, как в былые годы, и намечающийся, казалось, вечный холод отступил, а почему-то не хотелось ей с ним соглашаться. Будто ненастоящее тепло лилось сейчас с неба. А может, просто ей не нравилось, что Анатолий цеплялся к Дугину?

– С Беринговой плотиной вроде так было бы всё время… – неуверенно возразила она.

– Пфф! – фыркнул Анатолий, раскладываясь в шезлонге. – Всю экосистему разрушили, тундры все пропали, животные исчезли… – он уверенно вытряхивал из головы крохи знаний из критических статей в околонаучных журналах. Привирая к и так не очень достоверным фактам. – А, ладно! Спорить ещё, что ли, будем… Кстати, море-то отступает – значит, потекла Дарданельская балалайка, – кивнул Анатолий на заметно отошедшую от старой кромки воду.

А народ это не смущало. Солнечная погода навесила на глаза шоры и уменьшила всякую тревожность.

– Влад так и говорил, – сказала Лида.

Анатолий махнул рукой, надел тёмные очки и закрыл глаза.

А Дугин сидел в своей избе, лишь изредка показываясь на улице. Он морщился на слепящее солнце, на с каждым часом всё больше темнеющий лёд на озере; прислушивался к звону капели и громыхающим ручьям в ущельях. Всей мощью своей круговерти навалилась весна.

– Черта с два! – не верил он и замыкался в доме, ворочая метеосводки, чертежи Беринговой плотины, записи деда. Когда звонил Горгадзе, терпеливо слушал его нытьё и обязательно давал отлуп: «Никого на поляну не пущу!», и отрубал связь.

Но и на третий день всё так же палило солнце, снег оседал, стекая водой, и Влада заточило сомнение – а обязательно ли обваливаться разом снежной массе? А может, на таком солнце, сплочённая и слепленная, она и не съедет по намокшей подложке, а вот так вот стечёт талыми потоками?