— Нашему иллюзионисту стоит осторожнее обращаться с магией, — сказал однажды Жак, когда я пришла поговорить насчет дров для обогрева.

Я боялась, что состояние старика ухудшится из-за холода, и старалась следить, чтобы в его кибитке постоянно поддерживалось тепло.

Слова же Вариона удивили, ведь на Рене держалось несколько номеров.

Неужели хозяин цирка упустит выгоду? Тем более, сейчас, когда зрителей становилось все меньше и меньше.

— Так ведь не ищут уже нас, — отозвалась я.

Единственное, что радовало в последние дни — наши портреты исчезли с досок объявлений. Похоже, правители больше меня не разыскивали.

— В этом и загвоздка, что-то здесь нечисто, — задумчиво произнес Варион.

Я ничего не ответила. Рен мне то же самое сказал недавно, поубавив мою радость. Он предупреждал, что нужно меньше отсвечивать.

— Мало ли, что объявления убрали! Нашли другого подозреваемого. А как разберутся, что ошиблись — так снова повесят ваши портреты. Долго ли! Я тут подумал, что тебе необходимы новые документы.

— Но… как вы узнали, что… — замолчала, не став говорить, что я случайно оказалась в этом мире. Скорее всего, Жак понял по-своему, что я не хочу использовать настоящее имя. — Вы ведь поможете, правда?

— Куда ж мне деваться, раз взвалил на себя такую ношу? — вздохнул Варион, но без сожаления, и снова закашлялся. — Помогу, пока я в состоянии еще что-то для тебя сделать.

В последние дни он выглядел совсем плохо, хотя мы с Реном обошли все местные лекарни и накупили магических снадобий. А еще вызвали Жаку лучших чародеев, которые попытались его вылечить.

Но все тщетно, они только разводили руками.

Старик отказывался от лекарств, ругал нас за трату денег.

— Сама, вон, дрожишь под тонким одеялом, лучше бы платье теплое себе купила и дров бы не жалела. Так и застудиться можно! А ты еще молодая, тебе детей рожать…

У меня чуть слезы не катились в ответ. Старик умирал — это сказал бы любой человек, несведущий в болезнях. Но даже сейчас, находясь в таком ужасном состоянии, Варион думал не о себе. Заботился о своих артистах. И обо мне — в особенности. И дело тут было вовсе не в том, что я приносила деньги цирку. Старик и правда привязался ко мне.

— Зачем монеты зря расходовать, мне они уже не нужны, — говорил он.

— Я не собираюсь так просто сдаваться! Вы обязательно вылечитесь.

— Хорошо, хорошо! Только высуши свои глаза, не люблю я эту мокроту, — ворчал старик, покашливая в кулак.

***

И вот мы покинули Фархольд, как и собирались. Дорога выдалась тяжелой. С неба валил мокрый снег. Кибитки ехали совсем медленно, застревая в слякоти.

Предстоящая ночевка не радовала, ведь эта ночь обещала быть холоднее предыдущей. И даже шерстяное одеяло не помогало согреться. Прошлой ночью у меня зуб на зуб не попадал. Походная жизнь давалась тяжело.

Но вскоре после того, как мы разложились на стоянку, Варион вдруг позвал меня к себе. Выглядел он совсем худо, пугающие синяки залегли под глазами, а впалые щеки не скрывала даже отросшая седая щетина.

— У меня для тебя есть кое-что, Лара. Принеси мне шкатулку, что на столе стоит, — велел он, надрываясь от сухого резкого кашля, и указал на небольшой раскладной столик.

Я сделала то, о чем он просил, и с напряженным ожиданием уставилась на содержимое небольшого деревянного ларца, который Жак сразу открыл.

Там оказались документы на имя некой Лакреции Ильнаро, заверенные печатью префектуры. Местом рождения числился город Фархольд. А в графе родители была записана супружеская чета торговцев Ильнаро.

— Вот, глядишь — пригодятся, — тихо сказал Варион, протянув бумаги.