За разговором мы подошли к кухне, из раскрытых дверей которой доносился умопомрачительный аромат жареных лепешек. Мой живот отозвался тоскливым бурчаньем. Я опустила голову, скрывая смущение, но Менро ничего не заметил.

– Оска! – крикнул он, останавливаясь на крыльце. – Иди сюда.

Кухарка неторопливой походкой показалась из глубины помещения. Увидев меня, она замешкалась и вдруг согнулась в неловком поклоне, словно бы я была одной из тех этьерн, что раскатывают по центральным улицам в роскошных каретах.

– Чего изволите, этьерна магичка? – пролепетала женщина, пряча под холщовым фартуком выпачканные в муке руки.

– Этьерна магичка изволит обедать, – сурово сдвинув брови, ответил Менро вместо меня. – Есть у тебя тарелка поприличнее?

Я закусила губу. Есть из местной посуды совершенно не хотелось, я же помнила, в каком она виде, но выбора у меня не было.

Рассыпавшись в благодарностях и извинениях, Оска метнулась назад в полумрак, и через минуту до нас донеслись ругань и звон бьющейся посуды.

– Балор ее задери, демонова баба! – простонал старик, хватаясь за голову. – Давно выгнать надо, так ведь больше никто не пойдет. Мне же платить за работу нечем. А она здесь живет, ест со мной, что дадут, да еще готовит и стирает на всех. Не справлюсь я без нее, – пояснил он, поймав мой недоуменный взгляд. – Родственники больных, да и они сами за лечение отдают, кто чем может. С того и живем.

Это было мне знакомо, ведь и в рыбацкой деревушке платили, кто чем мог.

– Вот, этьерна магичка, это лучшее, вы уж не обессудьте, что так вышло, – залепетала Оска, протягивая мне большое глиняное блюдо, покрытое глазурью. На блюде горой возвышались лепешки, политые сверху растопленным жиром. От них поднимался легкий парок.

– Спасибо. Я поем у себя.

– Вот еще, возьмите, – кухарка протянула кувшин с молоком, заискивающе ловя мой взгляд.

– Сюда давай, не видишь, у этьерны магички всего две руки! – Менро забрал у нее кувшин и обернулся ко мне. – Вы уж простите, что так…

Я покачала головой, призывая к молчанию. От запаха пищи кружилась голова, я боялась, что вот-вот потеряю сознание. Только сейчас, когда заветное блюдо оказалось в моих руках, я поняла, насколько ослабла за это время.

В бараке Менро указал на ту дверь, за которой находился заинтересовавший меня мужчина.

– Вот здесь тот, о ком я говорил. Мается уже третий день, а я сделать ничего не могу. Сил не хватает. Так, поддерживаю жизнь и жду чуда.

– А он? – зачем-то спросила я, прислушиваясь к приглушенным стонам, доносившимся из палаты.

– И он. Надеется только на чудо.

– А те двое где?

– Я их в самую дальнюю определил. Они, бедняги, наревелись. Думали, что без рук останутся. А калеке одна дорога – сидеть под трактиром и ждать либо милости, либо голодной смерти.

Он был прав, а я подумала, как резко повернулась моя судьба. Еще недавно я была дочерью рыбака и тайком лечила односельчан за кусок хлеба и пару жменей ячменя или овса. А теперь я преступница, фейри, поставленная вне закона, мне подчиняются духи воздуха и воды, со мной говорили боги, фомор мой раб, келпи – кровный брат, а я сижу среди разбойников, воров и контрабандистов и… собираюсь их лечить – опять же за кусок хлеба.

Когда я вернулась в палату, Ареналь уже щеголял в заплатанных домотканых штанах и такой же рубахе, подпоясанной куском бечевки. От сапог он отказался напрочь, заявив, что они ему только мешают. Человеческая одежда стесняла келпи, привыкшего бегать голышом, а обувь казалась тяжелой, как колодки. Тайруг обратился в кота и теперь возлежал на подушке, насмешливо щуря глаза.