– Теперь скажи ему, что я готова.

Поль кланяется в пояс и скрывается за дверью.

Однако мое второе замужество все переменило.

Я думаю о Камилло Боргезе, о том, чем он сейчас занят в Турине. Хотя другого такого болвана с титулом князя вовек не сыщешь, мой брак с ним стал для меня величайшим достижением. Обеим сестрам брат пожаловал титулы императорских высочеств, но зато я – княгиня Боргезе, обладательница собственного палаццо в Риме, огромной коллекции произведений искусства и фамильных драгоценностей Боргезе на триста тысяч франков. О такой партии для меня даже мама не мечтала.

Интересно, что бы подумали марсельские старухи, если бы сейчас увидели свою «итальянскую прислугу». Мне было тринадцать лет, когда наша семья уехала с Корсики и нашла пристанище в этом жалком приморском городишке. Все свое имущество мы побросали, и когда приехали, у нас ничего не было. И вот как французы нас встретили – как ничтожеств. Они считали, что раз мы корсиканцы, то и французского не знаем. «Вон корсиканцы пошли, – перешептывались они за нашими спинами. И еще: – Какая жалость, что у них ничего нет. А эта Паолетта – красотка. Могла бы удачно выйти замуж».

Когда нас с сестрами отправили служить в богатый дом Клари, мужчины этого дома решили, что сексуальные услуги входят в наши обязанности. «Девушки с Корсики, – говорили они, – лишь для одного годятся». Наполеону я об этом так и не сказала. Ему тогда было двадцать четыре, и он уже был генералом с опытом войны за плечами. Но когда он приехал к нам в Марсель, то сам все понял. Каролина к тому моменту разжирела как хрюшка, я же, наоборот, совсем перестала есть. «Что с ними такое?» – спросил он у мамы, но та сделала вид, что проблема в еде. «Здесь все не так, как на Корсике».

Но Наполеон видел мои слезы и обо всем догадался.

«Завтра же ноги вашей в этом доме не будет! – объявил он. – Обе поедете со мной в Париж».

Но в Париже шла война. «Это слишком рискованно. Мы же будем бедствовать!»

«Мы никогда не будем бедствовать! Мы – Бонапарты, – поклялся он, переменившись в лице. – И мы больше никогда не будем беззащитны».

Сегодня никто не осмелится шептать, что «корсиканки берут недорого».

Я поворачиваюсь к своей маленькой левретке, расположившейся на кушетке в дальнем конце комнаты.

– Мы самая могущественная семья в Европе! – говорю я тем голосом, каким разговариваю только с собакой. Она с энтузиазмом виляет хвостом, и я продолжаю: – Нам принадлежат престолы половины Европы – от Голландии до Неаполя. И о нас теперь говорят с трепетом в голосе. «Берегитесь Бонапартов! – вот как они говорят. – У них – вся власть!»

Отворяется дверь, и Поль торжественно объявляет:

– Его величество император Наполеон!

Я поворачиваюсь, но медленно, давая брату возможность в полной мере оценить мой наряд.

– Благодарю тебя, Поль.

Он возвращается в приемную, а я оказываюсь лицом к лицу с Наполеоном. Мы с ним во многом похожи. Оба – темноволосые и смуглые, как мамина родня, Рамолино, и подобно им горячие и пылкие. Еще в детстве он говорил мне, что когда-нибудь его имя будет греметь на всю Европу, и я ему верила.

– Значит, ты ей сказал. – Я улыбаюсь. Обри подбегает к нему приласкаться, и он машинально гладит собаку.

– Как я мог? – Он подходит к моему любимому креслу и садится. – У нее началась истерика, она рыдала.

– И ты не сказал, что намерен развестись?! – Я говорю таким тоном, что Обри стремглав бросается из комнаты.

– Она меня любит…

– Тебя пол-Европы любит! А она – лгунья! – Я пересекаю комнату и встаю перед ним. – Сам подумай: как она только тебя не обманывала! – выпаливаю я. – Сначала – про свой возраст, потом – про счета, и наконец – что она не бесплодна.