— Николя женится на мне по законам Фарисита*. После твоей смерти, — заявляет довольная Милена. Только что умерла ее родная мама, а она радуется? Почему я раньше не замечала ее гнилого нутра?

И надо же, никогда не утруждавшаяся чтением книг сестрица, все же вычитала про древний закон, которым давно никто не пользовался. Неужели, все же готовилась к поступлению в академию?

Я не успеваю ничего больше ответить, меня грубо выводят наружу и закидывают в карету с решетками.

*Устаревший, но все еще действующий закон Фарисита гласит, что в случае смерти невесты, жених вправе взять в жены ее сестру. При наличии оной и их обоюдного согласия.

7. Глава 6

Тяжелый запах нечистот ударяет в голову, когда меня забрасывают в камеру. Сижу на коленях, осматриваюсь. В углу навалена грязная солома, в которой копошатся крысы.

От смрада, царящего в помещении, хочется зажать нос и тут же выскочить наружу. Не такая я, оказывается, примороженная стала, простые человеческие порывы мне не чужды. Запах испражнений, пота и немытых тел, еще чего-то гнилостного и неприятного, просто забивает ноздри.

Антимагичные браслеты на меня не надели. Глупость или беспечность? Может быть, посчитали недостаточно одаренной. Не засчитали первичный выброс?

Хорошо, что в свое время я перечитала много информации по магии. Даже помогала Николя советами, по развитию его магического потенциала.

Я попробовала мысленно потянуться к своему магическому источнику. Получилось: кое-как смогла заглушить обоняние, иначе точно бы стошнило. Повезло, что сработало.

Судя по всему, заключенным, находящимся здесь мыться разрешают не часто.

— За что тебя? — спрашивает меня в подземелье одна из сидящих рядом со мной заключенных. С патлами вместо волос, в грязных обносках. Сколько же они здесь находятся?

— Хороший вопрос, — отвечаю я.

— А ты говори как есть. Украла, убила? — не сдается женщина. На вид ей лет семьдесят.

— Нет. Украли у меня. А смерть наступила естественная. Сердечный приступ случился.

Заключенные рассмеялись и со словами: "Так не бывает", начали ходить вокруг меня. Кто-то вдруг схватит за волосы, а кто-то — больно толкнет рукой или ногой.

— Раздевайся, — заявляет одна из женщин. — Я тебе свои обноски отдам. Какая тебе разница коли завтра скоро тебя казнят. А мне еще сидеть здесь пять лет за украденную буханку хлеба.

— Только из всего? — будто бы удивляюсь я, вставая (понимаю, что должна выказать удивление, хотя по большому счету мне было без разницы). Головой понимаю, что это неправильно, что всего лишь за хлебобулочное изделие посадили. Мне чудятся даже отголоски жалости. Фантомные чувства?

— Не жалуюсь. Здесь бесплатно кормят, — бурчит женщина. — А ты, видать, много украла раз здесь. Или убила шишку какого. За обычного окочурившегося побродягу смертную казнь не назначают.

— Умерла моя мама, — спокойно отвечаю я, от моих рук расходится холод. Обступившие меня женщины с визгом разбегаются в стороны. А я снова присаживаюсь посередине комнаты и пытаюсь понять свое новое состояние.

Меня больше никто не трогает, не пытается хоть как-то задеть. Все напуганы, ощущаю эманацию их эмоций. Заключенными, главным образом, правит первобытный страх.

Ужас, охвативший их черные души, даже чем-то начинает забавлять: ледяная пелена, накрывшая меня после всего произошедшего, теперь плотно укутывает, заглушая чувства, бурлящие в моей душе. Но уже оставляет их отголоски. Способность ощущать хоть что-то потихоньку возвращается, но уже не в тех красках, что были всегда. Боли больше нет. Теперь ее место занимает холодный рассудок.