— Ну вот и расскажи ей, что ты довольна своим выбором и рада, что мама не наседала на тебя и перестала навязывать свое виденье твоего идеального будущего.

Я лишь усмехнулась и потерла лоб ладонью. На самом деле мягкость и оптимизм Лили я всегда любила нежной любовью. Они ни раз помогали мне в те моменты, когда от боли, что разъедала грудную клетку и тоски хотелось выть и лезть на стены.

Также я прекрасно понимала, что Лиля опиралась на тот опыт, который она получила от своей дружной семьи. К счастью, подруга не знала, что такое эгоистичная мать, которая зациклена исключительно на своей личной жизни; что такое потерять в семилетнем возрасте отца, которого любишь больше, чем саму себя; что такое переезд в чужой город и тяжелая адаптация к новому окружению в школе. Поэтому она всячески пыталась меня убедить, что всё можно наладить, если приложить усилия. Подруга это делала не из вредности или попытки доказать свою правоту. Просто она была вот такой, хотела, чтобы у меня всё в семье по-настоящему наладилось. Ну а я давно забросила все свои попытки доказать Лиле, что, к сожалению, не у всех бывает такая замечательная семья, как у нее. Всё равно ведь не докажешь, потому что правого и виноватого в этом бесконечном споре нет. Просто у каждого своя правда.

— Это будет занятно, — с ироничной ухмылкой ответила я и достала из выдвижного ящичка шпильки. Собственно, для этого я и пришла в прихожую, чтобы «укротить» свою рыжую гриву.

— Ну и плюс вы же время от времени разговариваете по телефону. Так что, — пожала Лиля плечами, — ничего страшного не случится. Зато встретитесь наконец-то.

За весь период моей учебы мы с матерью поговорили по телефону раз пятнадцать, не больше. Первое время она страшно злилась и обижалась на меня за то, что я, никому ничего не сказав, укатила в столицу. Ее обида выглядела так, будто я просто психанула. Продемонстрировала всю неблагодарность своей сущности. На самом же деле, если бы осталась, то уж точно сейчас не находилась в той точке своей жизни, в которой, к счастью, оказалась. И очевидно просто сошла бы с ума после всего, что случилось в прошлом.

Первой позвонила я, потому что совесть банально не давала спокойно спать по ночам. Но все эти наши пятнадцать несчастных звонков всегда были посвящены маминым проблемам на личном фронте. Она подолгу рассказывала о том, как наконец-то съехала от дяди Юры — моего отчима — и теперь строит свою жизнь заново. Часто жаловалась на то, что ей одиноко и невозможно найти достойного мужчину, который в последствии стал бы тем самым надежным плечом.

И ни разу… Ни разу мы не говорили обо мне. За исключением нескольких вопросов и коротких ответов, что касались учебы. Порой я никак не могла отделаться от мысли, что мать понимала, что же на самом деле со мной случилось тем далеким летом. Но предпочла заблокировать этот эпизод, отменить его в своем сознании, чтобы эти проблемы ни в коем случае не перебили ее собственные.

Обижалась ли я за это на нее? Злила ли меня эта «блокировка»?

Нет. Уже нет. Мне просто стало всё равно. Мать Лили сделала для меня в разы больше, чем моя собственная в тот период, когда я фактически загибалась. Чтобы не замечать очевидного, я пыталась переубедить себя в том, что со всем справлюсь сама. Мне было проще верить в свои наивные убеждения, чем в то, что матери банально неинтересно ничего, кроме ее проблем.

— У тебя всё получится, — с непоколебимой уверенностью в голосе заявила Лиля, пока я продолжала ловко подкалывать свои волосы шпильками. — Если уж ты сумела организовать нашу команду, то и со встречей с собственной матерью точно справишься.