– И все же назовите мне имена этих учеников, если вы их знаете.

– Да, конечно. Дядю Саву навещали два его бывших студента. Илюша Корсаков, он сейчас солист Мариинского театра, и Клим Кононов. Он после окончания консерватории пошел в бизнес, а не в музыку. Впрочем, я его понимаю. В звезды выбиваются единицы, а Клим оказался середнячком, так что заработать на безбедную жизнь пением вряд ли смог бы.

– Простите, а вы чем зарабатываете себе на жизнь?

Бронислав Борисов, похоже, удивился подобному вопросу.

– Я – микробиолог, так же как и моя жена. А какое это имеет значение?

– Понятия не имею, – признался Зубов. – Просто сбор информации – первый этап любого расследования. Любой информации, в том числе и той, что, на первый взгляд, не имеет никакого отношения к делу.

– Выясняете, откуда у нашей семьи загородный дом в Репино? – Собеседник понимающе усмехнулся. – Докладываю. Участок в свое время получил мой отец. Он был очень известный врач, можно даже сказать знаменитый. Дом строил тоже он, и по просьбе моей матушки мы его не меняли, только улучшили. Провели отопление, укрепили, все такое. Но наша семья, как вы можете заметить, не бедствует. Я тружусь в крупной фармацевтической компании, зарабатываю очень прилично. А моя жена специализируется на вопросах очистки сточных вод на очень большом нефтеперерабатывающем заводе. Еще вопросы есть?

– Нет, но обязательно будут, – пообещал Зубов.

Вообще-то, Борисов ему нравился. Было видно, что он неплохой мужик, а главное порядочный. Вот только позволяет ли это сразу вычеркнуть его из списка подозреваемых?

– Я уверен, что дядя Сава не может быть причастен к убийству Борика, – продолжал между тем собеседник.

Велимира во время их разговора молчала, споро накрывая чай на кухне. В доме Волкова она ориентировалась легко, прекрасно зная, где что лежит. Видимо, хозяйничала здесь не раз.

– Почему вы в этом так уверены? Савелий Игнатьевич не испытывал нужды в деньгах?

– А при чем тут деньги? – не понял Борисов.

– Да при том, что из комнаты Самойлова пропала весьма дорогая картина художника Григорьева. Вы, кстати, знаете, как она называлась?

– Я знаю, – подала наконец голос Велимира. – Папа плохо разбирается в живописи. Его эта сторона жизни никогда не интересовала.

– Просто я никогда столько не зарабатывал, чтобы начать разбираться в живописи, – заметил ее отец. – А чисто умозрительно мне это неинтересно. Я у Борика дома никогда не был, так что понятия не имею, что именно у него развешано по стенам.

– А вы, получается, были? – Зубов повернулся к Велимире всем корпусом.

– Была, – легко согласилась девушка. – Еще при жизни Нюточки. Сопровождала ее к дяде Борику. Когда тот уходил в свои знаменитые запои, Нюточка носила ему еду и вызывала нарколога. Когда она уже болела, но еще выходила из дома, я подвозила ее, чтобы она не таскала тяжелые сумки. А картина Григорьева, висящая на стене, называлась «Мальчик в костюме матроса». Дядя Борик купил ее незадолго до того, как его дела покатились под гору. Это дорогая работа.

«Мальчик в костюме матроса». Этого названия Алексей от Дорошина не слышал. Что ж, Виктору Николаевичу всегда можно позвонить, и он уточнит стоимость картины.

– Насколько дорогая? – все-таки спросил Зубов у Велимиры.

– Я точно не знаю, я ж ее не оценивала. Но не менее полумиллиона долларов.

– То есть примерно столько же, во сколько ваш Борик оценил своего лже-Малевича. Интересно, почему он решил продать не Григорьева, а именно его.

– Понятия не имею. О том, что «Малевич» выставлен на «Авито», мне сказал дядя Сава, когда я увидела картину у него в кабинете. Ну и про проблемы Иринки, которой дядя Борик решил помочь, тоже. Алексей, вы найдете дядю Саву? Я согласна с папой. Он не может быть убийцей, и мне кажется, что с ним произошла беда.