— Голубчик, Игорь Батькович, — раскудахтался Леонид Ильич, обращаясь ко мне. Директор тоже был красным, как и я, но в отличие от моих симптомов, у него было что-то другое: почему-то мужчина, облечённый властью, сильно нервничал. — Вы там живы? Я как раз расхваливал вас нашей гостье. Какой вы у нашего лицея молодец. Сейчас у нас урок литературы же? Марфа Васильевна, прошу, что вы там сегодня задавали деткам?
И Марфа Васильевна дала жару, впервые в жизни наградила меня улыбкой, похожей на оскал голодной акулы:
— Продекламируйте, мой свет, что-нибудь из Илиады, творения нашего всего — Шекспира Александра Сергеевича!
Кажется, у бабушки ролики за валики заехали, а крыша поехала окончательно. Трёх разных авторов перепутала.
— Гомера на древнегреческом не знаю, лишь в переводе. Из Шекспира на языке оригинала знаю несколько виршей... скорее, несколько сотен. Ту би ор нот ту би, зат из зе квешчин! Пушкина тоже прекрасно помню, чего изволите? — выпалил я на одном дыхании, поклонившись красавице, постепенно переходя из свекольного цвета в благопристойный вид.
Не дожидаясь согласия опешившей публики, я сначала прочитал немного Одиссею и Илиаду. Пыль в глаза, я знал оттуда не так уже и много, но специально заучил чуть-чуть, чтобы блеснуть эрудицией, а точнее, бисером перед свиньями. Всё равно не оценят. Потом взялся процитировать немного Гамлета на английском — это единственный иностранный язык, который мне был знаком. Но знал я его чисто в рамках местной усиленной школьной программы, зато на отлично. После всего этого решил добить красавицу, минут пять декламировал, проникновенно глядя в янтарные очи девы, пушкинские четверостишья о любви. Акцентируя, где надо, правильные моменты: «Я вас любил: любовь ещё, быть может», «Я помню чудное мгновенье, Вкус земляничного варенья» и прочую лабуду для влюбчивых натур не от мира сего.
Огонь в твоих глазах
Согреет меня в снегах…
Пришёл окончательно в себя, когда, как сквозь вату, донеслось директорское:
— Видите, Татьяна Дмитриевна? Он экспромтом стал слагать, рифмуя строфы, славя вашу красоту! Не человек, а талантище! Слова не мальчика, но мужа! Княжна, душенька, он такой по всем предметам, феноменальная память, знания от Бога. Как оно там зовётся-то, Господи… эйдетическая, фотографическая память, во! Это ещё не говоря про технические науки, в которых он просто гений от природы…
Дальше я не вслушивался в этот пустопорожний трёп. Леонид Ильич не меня расхваливал, но свой лицей посредством призёра городских и губернских олимпиад, мол, это мы Игорюню Батьковича таким воспитали. Ага, сейчас, гениальные преподаватели тоже мне нашлись. Как будто бы в моих талантах есть хоть толика вашей вины. Нисколечко не бахвалюсь, иначе бы у вас не было столько тугодумов и двоечников в классе.
Меня же торкнуло от одного из слов, произнесённых директором. Моё идиотское выражение лица, как и отвисшая челюсть, сами собой выправились до нормального состояния. На лице появилась злобная ухмылка и даже парочка морщинок от нахмуренного лба. Молодец, уши развесил и растёкся перед красавицей. Сама княжна... если бы она была хотя бы Слугой Рода или даже Претенденткой в Высшее Сословие, то куда ни шло, шанс на неё у меня был. Пусть даже боярыня типа Ленки Троекуровой, чем чёрт не шутит, хотя это потолок, почти недосягаемый за всю жизнь. Но графини, тем паче княжны, не моего поля ягодка.
Себя я трезво оцениваю, после университета обязательно прорвусь на верх пищевой цепочки. Может, Дар у меня из-за плохеньких генов низкий, но мозги и наглость присутствуют, а совесть как раз почти стерилизована — прекрасные сочетания для старта и успешной карьеры. А значит, мне самая дорога вверх по головам неудачников. Но княжна… Все эти трезвые размышления мгновенно охладили мой настрой на романтический лад. Это птица не моего круга, и даже не сына боярина — «боярышника» Ваньки Троекурова. Мне до её Золотого уровня Высшего Сословия никогда не долететь. Да что мне? Для любого в целом Энске она недосягаемая высота! Ну и фиг с ней…