Муравич передавал все это Василию, Василий – бригадиру, а тот – наверх своим помощникам на борт яхты.
Марксен Иванович взялся было за внушительный якорь, но Василий тревожно крикнул:
– Оставьте якорь! Мы с Ароном потом сами поднимем!.. Но Марксен Иванович поднатужился, поднял сорокапятикилограммовый якорь и прохрипел:
– Да я таких якорей за свою жизнь столько перетаскал…
И вдруг охнул, выпустил из рук якорь и стал оседать на землю, глядя перед собой удивленными бессмысленными глазами.
В прихожей Арон провожал врача «неотложки».
– Никаких тяжестей, никакой нервотрепки, полный покой, – говорил врач. – Отлежится – встанет. Ни простуд, ни сырости. Малейшая пневмония – отек легких, и вам привет с того света.
– А лекарства? – спросил Арон.
– Он секретарь обкома? Маршал? Член ЦэКа?
– Он – сторож.
– Для нормального советского человека у нас в стране лекарств нет! Нам их даже выписывать запрещено, раздраженно сказал врач.
– Я достану, – уверенно сказал Арон.
Врач пожал плечами и прямо в коридоре, на своем чемоданчике выписал два рецепта.
Арон неловко сунул ему двадцатипятирублевку.
– Что это? – брезгливо спросил врач.
– Четвертачок-с… – лакейски пролепетал Арон.
Врач зло запихнул двадцать пять рублей за пазуху Арону:
– Пошли вы со своим четвертачком! Вы старика берегите, раздолбаи! У него сердце – ни к черту…
Когда Арон вошел в комнату, он увидел следующее: Марксен Иванович лежал на постели и держал в руках ксерокопию какой-то маленькой книжечки. Такая же книжечка была у сидящего рядом Васи. На тумбочке, в блюдце валялись комочки ваты и остатки стеклянных ампул после уколов.
– Слиха, ани ле мелабер иврит. Рак русит… – запинаясь, говорил Марксен Иванович, подглядывая в книжечку.
– Апи роце лишлоах миврак… – отвечал ему Василий.
– Вы что, чокнулись оба?! – спросил обалдевший Арон.
– Мы учим иврит, – сказал Муравич, глядя поверх очков на Арона. – А с тобой я с завтрашнего дня займусь английским. О'кей?
– О'кей, о'кей… Васька! Паси Марксена Ивановича и не давай ему дергаться. Я смотаюсь в дежурную аптеку…
– Что вы! – сказали Арону в одной аптеке. – Мы уже год, как этих лекарств не видели!..
Расхлябанный «Москвич» мчался по ночному Ленинграду… Возвращая Арону рецепты, в другой аптеке ему сказали:
– У меня мама с тяжелейшей стенокардией, и то я не могу ей ничем помочь! А вы… Ну, люди!
Мечется «Москвич» Арона по притихшим улицам…
В третьей дежурной аптеке – толстая баба с продувной мордой.
– Не смешите меня. Мы уже забыли, как это выглядит.
– А когда оно было – сколько оно стоило? – спросил Арон.
– Это – двадцать шесть копеек, а это рубль семьдесят две копейки, и баба отодвинула от себя рецепты.
Арон положил на прилавок пятьдесят рублей и сказал:
– Сдачи не надо.
Секунду толстая баба смотрела в глаза Арона, потом спокойно спрятала пятьдесят рублей в лифчик и выложила из-под прилавка два пакетика…
КАК ВОВИК-МАЖОР С ПРИЯТЕЛЯМИ ПОПАЛ В НЕПРИЯТНУЮ ИСТОРИЮ
Арон медленно пробирался по разрытой Десятой линии Васильевского острова к дому Марксена Ивановича. Глубокие траншеи для смены канализационных труб избороздили почти всю улицу. Высились горы вынутой из траншей земли. Арон осторожно лавировал среди всего этого бедлама.
И вдруг увидел у самой большой и глубокой траншеи великолепную черную «девятку» Вовика-мажора. Она перекрывала проезд Арону. Пришлось остановиться в нескольких метрах.
Около «девятки» шла какая-то возня. Арон вгляделся и увидел плачущую Ривку, у которой текла кровь из носа. Вовик-мажор тащил ее в машину, а Ривка плакала и упиралась. С другой стороны двое приятелей Вовика втаскивали в «девятку» рыдающую Клавку в разорванном платье.