А впрочем, и второе письмо – тоже.

Утверждать, что времяпрепровождение юного Ивана ограничивалось травлей медведей и людей, может лишь чёрный клеветник. Грозный был одним из образованнейших – в гуманитарной и военной сферах – людей своего времени, был очень начитан. А книгочейство или формируется с детства и отрочества, или не формируется вообще. Склонного к грязным выходкам человека к книге тянуть не будет. Поэтому корректно предположить, что Иван не развлекался низкопробным образом, как это утверждают курбские, а много читал – чему есть посторонние свидетельства. Есть свидетельства и искренней любознательности и контактности молодого Ивана. Об одном из таких свидетельств – общении царя с саксонцем Шлитте, будет подробно сказано в своём месте.

Бессистемность же чтения в юном возрасте – о чём тоже пишут, имела не только минусы, но и плюсы. Государю не надо быть формальным эрудитом, зато способность быстро схватывать суть и переходить от одной проблемы к другой монарху-менеджеру весьма полезна, а широкий круг детского чтения безусловно способствует формированию широты взгляда.

Имея в виду первое письмо Грозного к Курбскому, В. О. Ключевский писал о его информационном фоне вот что: «Длинные и короткие выписки из Святого писания и отцов церкви, строки и целые главы из ветхозаветных пророков, … из новозаветных учителей – Василия Великого, Григория Назианзина, Иоанна Златоуста, образы из классической мифологии и эпоса – Зевс, Аполлон, Антенор, Эней… эпизоды из еврейской, римской и византийской истории, и даже из истории западноевропейских народов со средневековыми именами Зинзириха вандальского, готов, савроматов, французов, вычитанными из хронографов…» Это – бесспорное свидетельство эрудиции и культуры Ивана, исходящее фактически от него самого, но – объективное. Обвинения же Грозного в садизме исходят от врагов, и есть, мягко говоря, основания усомниться в их правдивости.

Нет, взрослеющий Иван думал свою думу и пока что лишь подбирался к осмыслению себя и своих задач в беседах с новым митрополитом Макарием (1482–1563). Ранее новгородский епископ, «иосифлянин», убеждённый сторонник самодержавия, Макарий занял пост высшего церковного иерарха в 1542 году благодаря Шуйским, но был фигурой сильной, способной влиять на царя. Оказывали влияние на формирование Ивана как государственной фигуры также окольничий Алексей Адашев и священник Благовещенского собора в Москве Сильвестр. Но – не только, пожалуй, они.

16 января 1547 года Иван был «венчан на царство» митрополитом Макарием в Успенском соборе Московского Кремля и принял титул «царя и великого князя всея Руси». На первый взгляд, этот шаг не был очень уж революционным – слова «Великий Государь, Божиею милостию Царь и Государь всея Руси» включал в свой титул уже отец Ивана Василий III. Но, во-первых, теперь этот титул был принят торжественно, с возложением на Ивана царского венца. Во-вторых, для Василия III царский титул был итогом многолетних личных усилий его и его отца Ивана III, а Иван IV возлагал на себя царские знаки в самом начале правления. В-третьих, и это было наиболее существенным, Иван, коронуясь, давал понять боярам, что он не принимает их претензии на равное соучастие в управлении и отрицает права тех или иных земель на политическую обособленность.

Понятие самодержавия так прочно слилось с именем Ивана IV Васильевича, что даже такой крупный славист, как немецкий профессор Макс Фасмер, в своём «Этимологическом словаре русского языка», сообщая, что слово «самодержец» – это калька с греческого αύτοχράτωρ («автократор»), утверждает далее, что такой титул был принят Иваном Грозным «после завоевания Казани и Астрахани». Однако слово встречается уже в летописях киевского периода применительно к киевским великим князьям… А Иосиф Волоцкий в послании в Василию III Ивановичу в 1515 году обращался к нему: «Благородному и христолюбивому самодръжцу, царю и государю всея Русiи». В то же время Иван же IV принял титул лишь «царя и государя» – официально титул «самодержца всея Руси» был принят уже после Ивана.