– Тебе! Нужен – бери!

Сева опять начал хватать ртом воздух, а потом выдал:

– Барыга!

– Прохвост!

– Есть охота! – вмешался Гриша.

Оба спорщика одновременно оглянулись на верзилу, а потом на друг друга. Запал сразу пропал и енот неохотно произнес:

– Четыре тысячи.

– Забирай, – тут же согласился Сохатый.

Торгаш начал выкладывать детали доспеха, а енот зарылся в менюшки кошелька. Гриша сразу начал убирать доспех в инвентарь.

– Щит еще нужен, – спокойно произносит воришка и бросает взгляд на мужчину в пижаме.

– На великана?

– Нет, блин, на меня! Я буду держать щит, а он… – Тут он кивнул на флегматично стоящего Гришу, – меня.

– Семь.

– Тысяч?

– Конечно…

– …Ды та совсем края потерял!

Торги вспыхнули вновь. Говорящий енот и мужчина в пижаме принялись с новой силой костерить друг друга. Гриша к этому относился спокойно, не вникал в тонкости торгового спора. Он стоял рядом и разглядывал прохожих и облака. Когда Сева срывался и начинал хватать воздух, он обычно вмешивался и говорил, что хочет есть. Это было не совсем правдой. Голод к Грише приходил редко, но перекусить он никогда не отказывался. Эта фраза служила своеобразным знаком для обоих, что спор затянулся.

– Совсем есть охота! – снова буркнул Гриша.

– Полторы.

– Две и забирай.

– Идет.

Сохатый достает огромный прямоугольный щит, который тут же перекочевывает в инвентарь тролля.

– Ну, мы пойдем, – кивает Сева.

– Ага. – кивает Сохатый и снова открывает книгу.

– Слушай, а что за книга?

– В каком-то роде это о виртуальной игре.

– Ты читаешь книгу о виртуальной игре, сидя в виртуальной игре?

– Да.

Сева молча почесал макушку и взглянул на Гришу.

– Помнишь я тебе говорил про интеллигентов? – тролль кивнул в ответ, а Сева тут же указал глазами на Сохатого. – Ну, это… Удачи, в общем!

На пригорке, под ветвями огромного векового дуба горел небольшой костер. Он освещал две фигурки, которые уставились на пламя и о чем-то разговаривали. Рядом лежала охапка хвороста, пустой котелок со следами какой-то каши, гора металлических доспехов, дубинка Гриши и куча какого-то тряпья.

– Не парься так! – Сева подошел к куче тряпья и потянул за зеленую тряпицу. Тряпица потянула за собой другие и в итоге он вытащил полноценное одеяло из разноцветных лоскутов. – Завтра обязательно возьмем эту перку! Выберем тварь побольше и-и-и-и…

Тут енот взмахнул руками, расправляя одеяло. Гриша в ответ улыбнулся и на его лице появилась добрая улыбка.

– Во! Главное не очкуй!

– Я не боюсь, – произнес тролль.

– А чего молчишь тогда? Ты по темноте совсем говорить перестаешь, – со вздохом произносит Сева и задумчиво смотрит на тролля. – Ты и днем неразговорчивый, а ночью из тебя слова не вытащишь.

– Воспитатель выключает свет, значит надо спать. Говорить нельзя.

– У вас там, в интернате, до сих пор воспитатели?

– Нет.

– Тогда и запрещать некому.

Гриша вздыхает и чешет голову.

– Темно – значит ничего не видно. Если тебя не видно, значит на тебя никто не смотрит. Когда не смотрят – не надо сидеть ровно, не надо бояться. Никто не ругает и не надо говорить.

– Так ты просто не хочешь? – Сева не сводит взгляда с друга. Тот сидит, обняв колени руками, и не сводит взгляда с пламени. – Ты первый раз столько сказал.

– Я не мало говорю. Это все говорят много. Одни говорят, что заботятся, а потом бьют палкой по пяткам. Другие говорят, что счастливы, а ночью пьют горькую воду и плачут, потом зовут в кладовку за конфету. А некоторые могут шутить так, что все смеются, но тебе почему-то очень обидно. И все говорят, говорят, говорят. Я точно знаю, когда счастливый – не плачешь, когда смешно не должно быть обидно и заботиться – не делать больно. Точно знаю.