– Эйч-Оу еще маленький, – заметил Дикки, а Эйч-Оу, конечно, возразил, что он вовсе не маленький, и дело чуть не дошло до ссоры.

Но Освальд знает, когда проявить великодушие, поэтому предложил:

– Давайте, я внесу шесть пенсов, а остальное пусть заплатит Эйч-Оу, это научит его аккуратности.

Эйч-Оу согласился: он не такой уж плохой мальчуган… Но после я узнал, что за него заплатила Элис.

Еще нам понадобились новые краски, а Ноэлю – карандаш и блокнот за полпенни, чтобы писать стихи. К тому же очень трудно удержаться от покупки яблок. В общем, мы истратили почти все деньги и решили ответить на объявление чуть позже.

– Надеюсь только, что там не наймут всех нужных леди и джентльменов, прежде чем мы раздобудем деньги на образцы и инструкции, – сказала Элис.

Я и сам опасался упустить такой прекрасный шанс, но мы каждый день просматривали газету, а объявление продолжали публиковать, поэтому мы решили не волноваться.

Когда все деньги кончились, кроме моих полпенни, двух пенсов Ноэля, трех пенсов Дикки и нескольких пенсов, сэкономленных девочками, мы устроили еще один совет.

Дора пришивала пуговицы к воскресной одежде Эйч-Оу. На свои деньги он купил ножик и срезал все пуговицы со своих лучших вещей. Вы просто не представляете, сколько пуговиц на одном только костюме! А Дора их пересчитала, и оказалось, что их двадцать четыре, в том числе маленькие не расстёгивающиеся на рукавах.

Элис пыталась научить Пинчера просить милостыню, но у него слишком много здравого смысла и он знает, когда у тебя в руке ничего нет.

Остальные пекли в камине картошку. Мы специально развели камин, хотя было довольно тепло. Печеная картошка очень вкусная, если срезать обгоревшие куски, но сначала ее нужно помыть, иначе весь перепачкаешься.

– Ну, и что мы можем предпринять? – спросил Дикки. – Вы все любите говорить: «Давайте что-нибудь предпримем», но никогда не говорите, что именно.

– Сейчас у нас нет денег, чтобы откликнуться на объявление. Может, попробуем кого-нибудь спасти? – предложил Освальд.

Он с самого начала это предлагал, но не настаивал, хотя в семье он все равно что главный (если не считать отца). Освальд знает, что это дурной тон – заставлять людей тебя слушаться, когда они того не хотят.

– А какой план был у Ноэля? – спросила Элис.

– Принцесса или сборник стихов, – сонно ответил Ноэль. Он лежал на спине на диване, болтая ногами. – Только я сам подыщу себе принцессу. Но я позволю тебе на нее взглянуть, когда мы поженимся.

– А у тебя хватит стихов для сборника? – поинтересовался Дикки.

И правильно сделал, что поинтересовался, потому что когда Ноэль проверил, оказалось, что у него только семь стихотворений, которые мы смогли разобрать, в том числе «Крушение „Малабара“» и стих, написанный после того, как Элиза сводила нас на воскресную проповедь. В церкви все плакали, и отец сказал, что все дело в красноречии проповедника. Поэтому Ноэль написал:

Но Ноэль признался Элис, что первые две строчки он списал у мальчика в школе – тот собирался на досуге сочинить книгу. Еще у Ноэля нашлось стихотворение «Строки на смерть отравленного таракана»:

Отрава для тараканов была что надо, они дохли сотнями, но Ноэль написал стихи только для одного. Он сказал, что у него нет времени, чтобы писать для всех. Но самое худшее – он не знал, которому из отравленных тараканов посвятил свое стихотворение, поэтому Элис не смогла похоронить нужного и возложить строки на его могилу, хотя ей очень хотелось.