Схоластика как особый этап развития средневековой философии дала ряд новых для эволюции европейской мысли результатов:

♦ произошло самоопределение философии. В ней увидели такую форму знаний, которая опирается на разум, между тем как теология предпочитает веру;

♦ осуществились систематизация и упорядочение философских знаний;

♦ был достигнут синтез аристотелизма и ряда других положений античной философии с догматами христианства;

♦ на завершающей стадии средневековой культуры начались самоотрицание схоластики и идейная подготовка прорыва к секуляризованному миропониманию.

Апогеем развития средневековой философии стала высокая схоластика. Ею были освоены и переработаны все более-менее значимые идеи предыдущих доктрин (учений). Богатые интеллектуальные ресурсы позволили создать масштабную томистскую концепцию. Достигнув зрелости, схоластика дает жизнь новым философским идеям, а сама постепенно приходит в упадок. С критики схоластики началась радикальная переоценка ценностей средневековой цивилизации, что подготовило духовную почву для перехода истории на новый виток развития.

Своеобразной реакцией на рационализацию средневековой европейской философии явился мистицизм (от греч. mystikos – таинственный, сокровенный). Его суть состояла прежде всего в дуалистическом видении мира. «До сих пор античность не знала принципиального противопоставления нематериальности и материальности. В христианстве впервые прорисовалась альтернативность этих двух понятий»[78]. Существование «сверхприродного» Бога – духовно, тогда как бытие природы материально. Между Богом и природой разверзнута непреодолимая пропасть. Подтому запредельное Божество всегда есть великая тайна, недоступная ни чувственному восприятию, ни разумному истолкованию. Отсюда вторая важнейшая черта мистицизма – допущение возможности непосредственного сверхопытного и сверхразумного постижения Бога.

Мистицизм, как и рационализм, пронизывает всю историю средневековой философии. Любопытно, что при всей взаимной оппозиционности направлений каждое из них нуждалось в другом. Дело в том, что, согласно господствующей христианской парадигме, активность разума задается мистической целью – раскрыть потустороннюю миру божественную сущность, а мистическое учение, между тем, пользуется логикой, чтобы обосновать и доступно выразить свое содержание. Странный, на первый взгляд, симбиоз разума и мистики, присущий европейской средневековой философии, объясняется ее происхождением из двух разнородных источников – античного теоретического наследия, где доминировал рационализм, и Священного Писания, тексты которого вобрали в себя спонтанно складывающийся опыт религиозной жизни, существенным моментом которого было общение с божественным Абсолютом.

Следует отметить, что мистицизм средневековой европейской философии формировался в условиях очень большой институциализации церкви. Естественно, приоритет получали коллективные формы духовной практики типа литургии. Строгая организация церковной жизни порождала потребность в канонизации вероучения и его изложении в общепринятых формулировках. Так возник Символ веры, а христианское учение было сильно догматизировано. Все это затрудняло развитие индивидуального опыта. Вот откуда двойственное отношение церковных деятелей того времени к мистике. Хотя она солидно представлена в системообразующих постулатах средневековой европейской философии, ее же объявляют ересью, стоит только чуть отойти от канонизированных положений. Здесь коренится и разгадка удивительной антиномичности христианской культуры, где Бог противопоставляется миру, человек – природе, разум – персональному духовному опыту, а вера – разуму.