Я не знаю, что Натаниэль сказал Финеасу, но это сработало, и Фин не ушел из дома. За ужином, старательно не глядя в мою сторону, он натянуто извинился передо мной за свою «грубость» и пообещал, что это не повторится. Бенджамин, сидевший за столом рядом с ним, похлопал его по плечу, словно утешая. После этого разговор зашел о красных мундирах и синем небе, и потому, если даже кто-то из братьев и зеленел от зависти, узнав о внезапно вспыхнувшем у Натаниэля интересе к моей персоне, этого никто не заметил.

Натаниэль сел за стол рядом со мной. Заметив испытующие взгляды, которые бросали на него братья, я предположила, что он заранее посоветовался с ними. А еще с дьяконом и с миссис Томас. После ужина у Нэта состоялся отдельный разговор с родителями, на который меня, к счастью, не пригласили. Я покончила с вечерними делами и заперлась в своей комнатке: я жаждала утешения, которое дарили мне письма, и ясности, которую обретала, когда записывала свои мысли.

Я как можно точнее оценила каждого из братьев, разбирая их характеры и особенности до мельчайшей черточки, но когда закончила, то ни на йоту не приблизилась к тому, чтобы сделать выбор. На бумаге лучшим вариантом казался Натаниэль. Он был самым старшим. К тому же хорош собой, трудолюбив и готов взять на себя ответственность. А еще он меня поцеловал.

Вот только мне не казалось, что мы с Натаниэлем подходим друг другу. Он всегда пытался меня успокоить, смирить, хотя моей природе претило спокойствие. Возможно, Натаниэль сделает меня несчастной. Или, хуже того, я сделаю несчастным его.

Бенджамин был спокойного нрава и никогда не пытался переделать меня. Аура безмятежности окружала его, и потому с ним было легко. Я подумала, что должна его поцеловать, чтобы сравнение получилось полным. Эта мысль показалась мне разумной, и я записала, что нам с ним нужно остаться вдвоем. Но если я сделаю Бенджамина несчастным, он ни за что не расскажет об этом. А это меня не устраивало.

Я не могла даже представить, что поцелую Фрэнсиса, Эдварда или Элайджу. Я сочла это важным доводом – хотя легко могла перечислить все их достоинства и слабости. От мысли о том, чтобы поцеловать Финеаса, мне стало смешно. Мы бы непременно стали спорить, кто лучше целуется, и в конце концов затеяли бы состязание, чтобы это выяснить.

Мой смех прозвучал как сдавленные рыдания, так что я отодвинула в сторону список и взялась за письмо к Элизабет. Мне нужен был совет женщины, и уж точно не миссис Томас: вряд ли она сумеет ясно рассудить в таком деле. Все они – ее сыновья, но Натаниэля она особенно любит.

Элизабет писала, как за ней ухаживал Джон. «Я ни на миг не усомнилась в нем. Мы были очень молоды, но он был так красив и уверен в себе – причем без тени бахвальства и высокомерия, которые отличают выпускников Йеля».

Они поженились, когда ему было двадцать, а ей – семнадцать. Она легко решилась на брак. Но для меня это решение легким не будет. Вероятно, разница между мной и Элизабет в том, что мне еще не скоро исполнится семнадцать. Но нет, на самом деле причина в другом.

Когда мои раздумья прервал тихий стук в дверь, я не отозвалась, решив притвориться, что сплю. Я еще не пришла в себя после разговора с Натаниэлем. И боялась, что это снова он.

– Роб, я вижу в щелку под дверью, как мерцает свеча. Знаю, что ты не спишь.

Это был Финеас. Я поднялась, отложила письмо к Элизабет и отперла дверь.

Волосы у него растрепались, рубаха вылезла из-за пояса брюк, и выглядел он таким же несчастным, какой я себя чувствовала. Не говоря ни слова, он протянул мне чепчик, из-за которого мы подрались. Тот был грязным, оборка оторвалась, и его вид поверг меня в еще большее отчаяние.