Когда же множившиеся, как гора, расстройства (разочарования, крушение надежд) изменяли настроение миссионера и повергали его в неопределенность и разочарование, он пересматривал свои оценки грамотности, интеллектуальности и рационализма китайцев. Моррисон был доведен (довел себя) до белого каления упрямством своих слуг, которые напрочь (полностью, совсем) отказались обсуждать с ним религиозные дела. Один из них грубо и прямо уведомил (информировал) его: «В моей стране не в обычае разговаривать о деле Бога». Эти миссионеры начали приводить тот аргумент, что, будучи далек от ясного мышления, китайский ум был настолько «переполнен грехами и мраком», что он оказывался неспособен функционировать вовсе. В своем знаменитом тексте, посвященном Китаю, Уильямс довольно пространно рассуждал о «понижающем качество эффекте, воздействии язычества (варварства) на интеллект», что позволяет жителям Поднебесной думать только на уровне «имитации», но не «творчества (изобретательности, выдумки)» – отсюда «славянская зависимость» от «старых обычаев», которая так расстраивала (срывала планы) миссионера (С. 69).

«Оцепенение умов в языческих странах непостижимо для того, кто всю свою жизнь прожил в христианской стране», – писал Уильямс своему отцу после своих первых разочаровывающих попыток достичь понимания с китайцами с помощью посланий Бога. «Мы выдали китайцам кредит в надежде (ради) на более индивидуальное мышление (интеллект) и смелость, чем это обычно дается таким невежественным и робким народам», – приходили к выводу редакторы «Чайниз депозитори» в момент обескураженности (С. 69).

У миссионеров-протестантов, впервые столкнувшихся с китайцами, знакомившихся с китайцами, очевидно, было свое сложившееся, принятое в их стране мнение о том, что всем людям, в том числе китайцам, присущи некие общие характеристики, что людей объединяет грамотность и ее уровень, интеллектуальность и рационализм китайцев.

Очевидно, что эти иностранцы начинали свое общение с китайцами, исходя из того, что для человечества в целом, для всех его частей важен уровень грамотности населения, причем под грамотностью подразумевается во всех странах одно и то же. Все люди высоко ценят интеллектуальность. Интеллектуальность у всех народов означает, в частности, одни и те же общечеловеческие нравственные понятия. Точно так же толкуют понятие рациональности, то есть исходят из того, что разумный подход к вопросам, ко всему должен быть тем, что одинаково для всех народов.

При знакомстве с китайцами иностранцам приходилось в прошлом приходить к выводу о том, что и грамотность по-разному понимается и означает разное в Китае и в других странах. И интеллект, представления людей о мире и обо всех проявлениях жизни на Земле также оказываются различными. Наконец, у китайцев имеется свое, отличное от других людей, более того, навязываемое китайцами другим людям представление о «справедливости и рациональности». (В частности, это положение присутствует в позиции Мао Цзэдуна и его последователей по вопросу о границе, о неравноправных договорах во взаимоотношениях с нашей страной; все эти вопросы предполагается решать на основе принципа «справедливости и рациональности», естественно, в понимании и трактовке всего этого исключительно китайской стороной.)

Первые времена, составившие столетия, знакомства иностранцев, в данном случае американцев, с китайцами оказались столкновением фундаментальных представлений, в случае с миссионерами-протестантами – о Боге, об их христианской вере.