Но ее уже никто не слушал.

Грань между абсолютным отчаянием и психическим отклонением порой становится предельно тонка. Настолько, что в обоих этих состояниях люди совершают одинаковые поступки – страшные, чудовищные даже, показавшиеся бы невозможными им прежним, если бы им, людям этим, рассказали о таком, когда они были в ином состоянии. Но вот они изменились, или что-то заставило их измениться… В любом случае, они сотворили то, что раньше представилось бы им верхом безумства.

Об этом размышлял Николай Форсов, снова запуская на компьютере присланный ему видеоролик. Из официальных источников эту пакость давно уже убрали, но, увы, в интернете ничто не исчезает бесследно. Любой файл, попавший туда, тут же копируется и разносится по десяткам архивов, потом – сотням, тысячам даже… Все зависит от того, что подкинули Всемирной Сети. Как правило, чем более запретной оказывается тема, тем выше на нее спрос.

А здесь тема оказалась – хуже некуда! Женщина умудрилась поджечь себя прямо в центре Москвы. Она пришла на одну из тех площадей, где полно и гуляющих горожан, и туристов. Она подготовилась: вымочила одежду жидкостью для зажигалок, лишенной неприятного запаха, свойственного бензину или керосину, позволила вещам высохнуть. Из-за этого она казалась самой обычной, вполне опрятной, не способной на такой поступок – ровно до того момента, как она его совершила.

Она развернула большой плакат, чиркнула зажигалкой – и загорелось пламя. Она горела, по-настоящему горела, и она кричала, но не от боли, как другая женщина на ее месте, она выкрикивала слова, которые стали для нее последней правдой, главной причиной, подтолкнувшей ее к такому невозможному поступку. Она знала, что ее будут снимать десятки камер – видеонаблюдение города, да еще каждый второй смартфон, оказавшийся поблизости. Многие люди теперь начинают снимать раньше, чем думать…

Это обеспечило ей внимание, которого она добивалась, а еще спасло ей жизнь. Как и следовало ожидать, в популярном среди туристов месте хватало не только простых гуляющих, но и сотрудников в штатском. И если гражданские либо застыли в шоке, либо занялись съемкой, то профессионалы отреагировали правильно: женщину спасли. Она даже не получила таких серьезных травм, как могла бы – меньше тридцати процентов тела обожжено, выживет… И, вероятнее всего, проведет остаток дней в психиатрической лечебнице.

Ну, или должна была провести. Николай слышал об этом деле, не придал ему большого значения, не собирался вдаваться в подробности – пока это дело не переслали ему официально, с внушительным гонораром и просьбой очень, очень уважаемых людей во всем разобраться.

Щелкнула ручка, дверь в кабинет Николая начала открываться, и он тут же поставил видео на паузу. Крики несчастной женщины и так оставались лишь в наушниках, теперь он свернул и видео: он знал, что его жену такое нервирует, и старался оградить ее от своей работы.

Вера принесла в его кабинет серебряный поднос, на котором стояли чашка и прозрачный чайник. За стеклом искрился в солнечных лучах рубиновый чай, в котором плавали цветы липы, и в комнате тут же запахло летом, царившим за пределами дома. Николай благодарно кивнул жене, когда она поставила поднос на край стола. Он ожидал, что Вера сразу же уйдет, она знала, над чем он работает. Однако она задержалась, бросила на экран быстрый взгляд, больше не смотрела и все равно не двигалась с места.

– Снова смотришь на самоубийство этой несчастной? – тихо спросила Вера.

– Это не было самоубийством. Она знала, что может умереть, но сделала все, чтобы выжить.