К этому моменту в себя пришел Григорий – чуть быстрее, чем ожидал профайлер. Но в остальном его поведение оставалось предсказуемым: следующий сеанс видеосвязи он начал с громогласных обвинений, доказывавших, что русский мат он за годы на чужбине как раз не забыл.

Его гневную тираду Гарик пропустил мимо ушей, заговорил он, лишь когда Чарушин-младший выдохся.

– Выпустил пар? – с показательной заботой осведомился профайлер. – Хорошо, потому что это была одноразовая акция «Дитя в истерике», больше я на такое тратить время не собираюсь. Ты мне в дальнейшем будешь нужен только для получения информации.

– Я вам плачу!

– Не за то, чтобы я твои визги слушал.

– Тогда я платить перестану! – процедил сквозь сжатые зубы Григорий.

– Ну, в этом случае мне придется расконсервировать последнего ежа, а ты так и не узнаешь, что произошло с твоей семьей.

– Так же… Нельзя… Это мой отец!

– С которым ты дофига общался в последние годы и теперь жить без него не можешь, – усмехнулся Гарик. – Девушка у тебя есть?

– Есть… А при чем здесь это?

– Вот у нее на груди и порыдаешь, у меня не надо. Я-то знаю, что ты в итоге установишь отцу самый дорогой памятник, какой сможешь заказать через интернет, но на похороны снова не приедешь. И если убийцу не найдут, ты всхлипнешь и утрешься. А я таким не занимаюсь, мне нужно знать, кто убил твоего отца. Любознательный я. Поэтому в темпе вспоминай, кто ненавидел его настолько, что перед смертью долго и мучительно пытал.

– Его… пытали?..

– Вспоминай давай!

Правдой это не было, однако и солгал Гарик не из мстительности, а по той же причине, которая заставила его умолчать о других вариантах. Ему нужно было, чтобы Григорий полностью сосредоточился на поиске врагов, а не строил из себя детектива, анализируя иные версии.

Григорий действительно задумался, он долго молчал, но ничего путного так и не выдал.

– У моего отца не было настоящих врагов, никогда. Он был настолько добрым, что это ему даже вредило – лишало денег, возможности повышения… Если можно было помочь бесплатно – он помогал. Если думал, что кому-то другому нужно больше, – уступал. Мама, когда была жива, страшно злилась на него за это, а я… Я презирал. Мне стыдно так говорить, но если вам нужна правда…

– Да ничего тебе не стыдно, просто так принято говорить, когда кто-то умирает, – поморщился Гарик. – Мне это можешь не продвигать. Ты нашел оправдание его поступкам на уровне не разума даже, а типично американской ментальности, под которую переформатировался: никого нельзя осуждать ни за что. Но в глубине души ты все тот же пацан, который вырос при мягкотелом папаше-неудачнике. Вот это всё выучи и в посильном переводе перескажи своему психологу. Звони, если что-то еще вспомнишь по делу, а если не вспомнишь – не звони, ты мне даже не нравишься. Гонорар, кстати, удваивается, счет ты знаешь.

– Да по какому праву…

Дослушивать Гарик не собирался, он просто отключил видеочат. В том, что Григорий заплатит все до последней копейки, а вернее, последнего цента, он даже не сомневался. Этот тип уже привык откупаться от собственной совести, откупится и сейчас. Гарик же не планировал бросать это дело в любом случае, деньги ему были не нужны – а вот новой протеже Форсова они пригодятся, хоть что-то хорошее из этой трагедии получится.

Но это так, обстоятельства, которые не имели для Гарика такого уж большого значения. Пока что он все силы хотел сосредоточить на главном: в ком же добряк Чарушин ошибся настолько сильно, что это закончилось мучительной смертью?