Он посмотрел на меня с недоверием, его глаза были полны боли и ярости, словно он боролся с внутренним штормом.

– Я вешу, как три такие бабушки, – добавил он с легкой улыбкой, – а то и четыре. Так что не ерунди.

– А давайте проверим? – предложила я, делая шаг вперед и снова подставляя плечо.

Он сжался, словно ощутив, что я действительно могу стать его опорой, и резко бросил:

– Еще чего! – и, с трудом собрав силы, встал с кресла, стоящего в коридоре, сделал усилие и повернулся обратно в свою комнату.

Я последовала за ним.

Наконец, он сел, поставив трость на место, словно закончив еще одно сражение.

– Я понимаю, что помощь для вас – это слабость. Но вы не слабый, – тихо сказала я, стараясь донести до него свою искреннюю мысль. – Сила – не в том, чтобы не просить о помощи, а в том, чтобы уметь ее принимать, когда она действительно нужна.

Генерал посмотрел на меня долгим взглядом, в котором читалась вся гамма чувств – от гнева до отчаяния.

– И сколько же вам заплатили за то, чтобы я побыл вашей обузой? – прошептал он, и в его голосе прозвучала горечь, словно он уже давно смирился с этой мыслью.

Пока я думала, что ответить, на стене за его спиной прямо по обоям поползли предупреждающие языки пламени. Позади меня что-то с грохотом упало на пол.

Но как только я протянула руку, чтобы помочь, стены комнаты вдруг затрещали. Люстра на потолке зазвенела, а я резко сделала шаг назад. Но что-то говорило, что уже поздно.

Генерал глубоко вздохнул, крепко зажмурился и сжал кулаки.

– Перестань! – прорычал он, а я видела, как лицо стало напряженным.

Сейчас я стояла, застыв в одной позе, словно мир вокруг меня вот-вот рухнет, если я сделаю хоть одно неверное движение.

Словно в замедленной съемке, я увидела, как пламя вдруг исчезает, растворяясь в воздухе, оставляя лишь легкое ощущение недосказанности.

“Ни фейхосебе!” – мелькнуло у меня в голове. Между прочим, за такое, по правилам, сиделкам полагается очень солидная доплата и больничные!

Я сделала шаг вперед, стараясь держать спокойствие, и тихо произнесла:

– Ваша супруга пока еще ничего мне не заплатила, – хотя внутри меня все сжалось от страха и неизвестности. – Я просто хочу помочь вам.

Генерал повернул голову, взглянув на меня с недоверием, и в его глазах я заметила внутреннюю борьбу – между гордостью и нуждой в помощи, которая, кажется, с каждым мгновением разгоралась с новой силой.

– Ты не понимаешь, – произнес он тихо, словно шепотом, в котором таилась решимость. – Я не могу позволить себе быть обузой. Не могу позволить видеть меня таким. Я люблю свою жену, но вижу, как изменилось ее отношение. Я чувствую это… Я вижу, как она отворачивается от меня, как ее взгляд смотрит вроде бы на меня, но как бы сквозь. И я знаю, какую опасность я для нее представляю! Как ее пугает моя внешность!

“О! Пугает – это мягко сказано!”, – подумала я. Но в целом я понимала, что генерал чувствует в верном направлении. И он куда более проницательный, чем я предполагала.

– Но вы не обуза, – возразила я, стараясь донести до него свою мысль. – Вы человек, который страдает, и это нормально – нуждаться в помощи.

Я присела возле его ноги, осторожно, чтобы не вызвать еще больше боли.

– Болит? – спросила я, перед тем как прикасаться к ней.

Генерал, с саркастической усмешкой, ответил:

– Догадайся сама.

– Болит, когда вы встаете? Когда опираетесь на нее? – продолжила я. – А когда просто сидите – не болит? Когда к ней прикасаются – болит?

Генерал отвернулся, словно боясь столкнуться с моими словами.