Лицо генерала было искажено болью, словно сквозь него пропускали осколки невыносимой агонии. Но в его взгляде горел огонь – огонь, который я не могла игнорировать, огонь, что говорил о внутренней борьбе, о страданиях и о той силе, что держит его на грани.

Он смотрел прямо на меня, и я почувствовала, как сердце забилось быстрее, словно внутренний механизм, запущенный в спешке.

– Где Элеонора? – спросил он низким, угрюмым голосом, в котором слышался тревожный оттенок – как будто он уже знал ответ, и его сердце сжималось от ожидания.

Я сделала глубокий вдох и постаралась скрыть свои эмоции, чтобы не выдать ни тени волнения.

– Она ушла, – ответила я тихо, стараясь говорить ровно, – она очень спешила.

Генерал нахмурился, и я заметила, как его руки сжались в кулаки, словно он сдерживал нечто – гнев, тревогу или, может быть, отчаяние.

– Так и не попрощалась? – его голос стал чуть мягче, с нотками надежды, словно он все еще цеплялся за ту малую искру, что могла помочь ему в этой тьме.

– Она забыла свой веер на столе.

– Я отнесу его ей, – сказала я, избегая его взгляда. И лишний раз не останавливать взгляд на его лице, как советовала Бэтти.

Он посмотрел на меня с той особенной тенью в глазах, которая будто говорила о том, что ему не все равно, и одновременно – о том, что ему все равно, что я знаю.

Я быстро вышла из дома, направляясь к входной двери, и заметила, что карета генеральши еще не уехала.

Занавески кареты были плотно зашторены, и снаружи ничего не было видно, – но я чувствовала, что внутри происходит нечто важное, словно это – ключ к разгадке всего.

Интересно, почему она еще здесь?

И быстро направилась в сторону входной двери с огромными, тяжелыми ручками, украшенными тонкой ковкой.

Звук моих шагов эхом разнесся по гулкому холлу, когда я с легким усилием толкнула дверь и вышла наружу.

Передо мной раскинулся заросший сад, окутанный легкой, почти невесомой завесой тумана, которая словно прятала его тайны и воспоминания. Густые ветви старых деревьев, искривленные временем и ветрами, тянулись ввысь, как бы пытаясь поймать в свои когтистые лапы звезду.

Свет, пробиваясь сквозь густую листву, создавал причудливые узоры на земле – тени и свет, сплетающиеся в замысловатые картины, словно сама природа рисовала свою сказку.

Мох, мягкий и влажный, укрывал тропинки и корни, превращая их в зеленый ковер, по которому хотелось ступать осторожно, как по таинственной тропе, ведущей в забытые уголки прошлого. Запах диких цветов – сладкий и насыщенный, с оттенками лаванды, полыни и старой древесины – наполнял воздух, напоминая о давно прошедших летних вечерах, когда в этом саду звучали смех, музыка и голоса гостей на званых обедах и балах.

Заброшенные аллеи, обрамленные диким шиповником и вьющимся виноградом, казались таинственными путями, ведущими к невидимым сокровищам. Они вели к старинному фонтану, чей каменный рот, покрытый мхом и лишайником, хранил в себе шепот забытых признаний и потерянных надежд. Сейчас эти сухие губы, кажется, потрескались от жажды, словно хотели пить уже много десятков лет.

Я прошла по извилистой дорожке, покрытой мелкими трещинами и проросшей травой, направляясь к карете, которая стояла чуть в стороне, в тени старых деревьев.

Воздух был насыщен тишиной, только издалека доносились редкие звуки – щебетание птиц, тихий шелест листьев под легким ветерком.

Не доходя до кареты, я вдруг услышала приглушенные голоса. Они звучали изнутри, и их было два: один – приятный, бархатистый мужской голос, а второй – знакомый, женский. Второй явно принадлежал генеральше.