Следом за мужчиной в кожанке на площадку поднялись ещё двое. Невысокий толстячок китайском пуховике, делавшим него ещё толще. А за ним… Чёрт, в общем, последним на площадку поднялся тот самый псих, что ещё недавно стоял на крыше и предлагал исполнить моё самое заветное желание.

– Кто полицию вызывал? – неожиданно низким голосом повторил вопрос коллеги толстяк.

– Хм... – многозначительно ответил участковый.

– Ну, Лёшка, ну, я тебе… – пробормотала Анька и решительно направилась квартиру.

– Нам сказали, что тут парня столкнули с лестницы, – нахмурился тип кожанке.

А псих в костюме лучезарно улыбнулся. Я стояла и смотрела прямо на него. И, наверное, слишком пристально смотрела, потому что толстяк оглянулся, взглянул на типа в костюме, как на пустое место, и снова провернулся ко мне.

– Именно так, – вышла вперёд Верка.

Я бросила ещё один взгляд на незнакомца, отвернулась и стала подниматься по лестнице. В конце концов, нас попросили вернуться в квартиры. Я шла, едва подавляя побуждение оглянуться. Шла, зная, что мужчина настоящий он или нет, пристально смотрит мне в спину.

Поднявшись на площадку третьего этажа, я обнаружила, что выскочив на лестницу, забыла запереть квартиру. За что сейчас и костерила себя почём свет стоит, бегая из комнаты в комнату и зажигая свет.

– Тут никого нет. Никого, – как заклинание повторяла я, заглядывая сперва в шкаф, а потом в туалет. – Никого. Никто не проходил мимо меня по лестнице.

Моё лихорадочное метание по трёхкомнатной, слишком большой для одного человека, квартире прервал звонок в дверь. Блин, вот вечно так, не дают поистерить в свое удовольствие.

Я подошла к двери и посмотрела в глазок. На площадке переминался с ноги на ногу участковый. Я открыла замок… Один, второй, третий.

– Василий Петрович? – то ли спросила, то ли констатировала я.

– Соня, – кивнул он, с тоской оглядел лестничную клетку, снизу слышались невнятные реплики и разговоры оперов. – Я тут… В общем, дела такие, если установят, что парень грохнулся не сам, а ему помогли… – Он замялся. – Будут искать подозреваемых, то есть тех, у кого есть мотив. – Он опять замолчал.

Здоровенный и уже немолодой мужик с пивным брюхом, он знал меня с самого детства. Пил с отцом после того, как мне поставили диагноз, и вместе с ним жаловался на судьбу.

– Тут ты должна была уверить меня, что не причём.

– Простите, мне не выдали копию сценария этого спектакля.

– Вот какая же ты… – попенял он и добавил: – Всегда была такой. – Он побарабанил пальцами по косяку, поднял руку и почесал затылок. – Может, позвонишь Людке? Или давай, я позвоню, съездишь к сестре, развеешься, пока тут всё не устаканится.

– А смысл? Если я завалюсь к сестре, то просто сменю одну потенциальную психушку на другую. Если станет совсем плохо, пусть уж лучше закроют в нашей, по крайней мере, меня там знают, как облупленную.

– Эх, – многообещающе резюмировал участковый. – Ты хоть пьешь таблетки?

– Пью. А что, вы тоже хотите? – спросил я, но Василий Петрович махнул рукой, отвернулся и стал спускаться по лестнице.

Я закрыла дверь и заперла замки. Один, второй, третий. Вернулась в комнату, дошла до письменного стола, наступила в лужу воды на полу, подняла, каким-то чудом не разбившийся, стакан...

Я ведь выпила таблетку?

Уверена, что выпила. Выдвинув ящик, я взяла пузырёк и подняла на уровень глаз. На дне лежала одна капсула.

Так выпила или нет?

Я вздохнула и едва не выронила пузырёк, когда в дверь снова позвонили. Что же сегодня за день такой? То месяцами никто не заглядывает, то бегают каждые пять минут, не дают насладиться сумасшествием.